почему вы стреляли в чекиста, меня интересует, почему вы стреляли в меня?
— Что еще вас интересует, Курбатов? — спросил Кольберг.
— Мне интересно было бы знать, почему Шевров дал мой адрес чекисту? Адрес и пароль…
Кольберг перевел взгляд на Шеврова.
— Почему вы стреляли в Курбатова?
Шевров молчал.
Кольберг сделал знак рукой солдатам. Шеврова схватили, вывернули ему руки за спину, бросили на пол. Солдат встал ему ногой на крестец, другой чуть повыше поясницы, потянул руки Шеврова вверх и назад. Тот застонал, сквозь зубы выдавил:
— Стрелял…
Солдат рывком поднял Шеврова.
Крупные капли пота катились у него по лбу.
— Стрелял… — повторил Шевров.
— Почему? — спросил Кольберг.
— Я считал, что Курбатов продался чекистам…
— Почему же ты так считал, Шевров?
— Он привел с собой засаду.
— Кто дал адрес Курбатова чекистам?
— Я дал.
— Где смысл в твоих словах, Шевров?
Кольберг подошел к Курбатову.
— Идите отдыхать, подпоручик! Если нужно будет, я вас позову. Мы, видимо, должны серьезно побеседовать с Шевровым…
Курбатов вышел.
Кольберг приблизился к Шеврову.
— Последний раз я задаю вопросы. Если я не получу на эти вопросы ответы, я не остановлю казни! Тебя сломают и выбросят в канаву! Ты понял?
Шевров начал кое-что понимать. Появление Курбатова многое разъяснило. Но он уже все сказал, во всем признался. Что же еще? В мыслях своих признаться? Признаться, что хотел выкупить жизнь предательством, что готов был даже и на службу и визит Артемьева рассматривал как возможность войти в сговор? Но молчал, Кольберг не торопил.
Шевров думал, лихорадочно искал: где выход, что хочет Кольберг, как спастись? И догадался. Ну конечно же, Кольберг ищет, кто вошел в контакт с ВЧК: он или Курбатов, кого могли завербовать в ВЧК? Кольберг подозревает, что он завербован Артемьевым. А что, если признаться, что, спасая жизнь, согласился сотрудничать с ВЧК, а потом страшно было признаться, боялся… Курбатова пытался убить, чтобы скрыть следы. Не знал, что за Курбатовым слежка, нарвался на засаду, хотя и было договорено, что дадут бежать… Да вот беда, в суматохе застрелил чекиста. Теперь он им не нужен, теперь он для них опять же враг. Потому и молчал, что пользы не видел в порванной связи.
Кольберг сделал знак солдатам. Они приблизились. Но Шевров махнул рукой:
— Не надо! Я сам все расскажу…
Невыразительно лицо у Кольберга, маска, а не лицо, но Шевров говорил, и ему казалось, что Кольберг доволен.
Но Он ошибался. Кольберг был недоволен. Признание Шеврова ничего не давало, кроме какого-то объяснения истории с Артемьевым и Курбатовым. Шевров в двойники не годился. Его увели.
Невероятность побега Курбатова и Ставцева оставалась.
И Кольберг решился на крайнее средство. Он вызвал опять Курбатова.
Вошел Курбатов, охранники встали у него за спиной, как перед этим стояли за спиной Шеврова.
Курбатов понимал, что настала решающая минута. Она когда-то должна была настать. Кольберг легко не отступит.
Кольберг окинул его долгим взглядом. Вздохнул. Всем своим видом он показал, что знает нечто большее, чем ему хочется говорить. Тихо и внятно сказал:
— Проворов бежал…
Курбатову не надо было разыгрывать удивление. Он даже привстал. Кольберг сделал, успокоительный жест и почти прошептал:
— Бежал, убив человека, приставленного к нему. Он чекист. Его заслали к нам перед наступлением. Я подозревал его, но не знал, кто стоит за ним, и никак не предполагал такой значительности… Он ушел, это очень досадно. Но Шевров не ушел. Прочтите его признания!
Курбатов читал показания Шеврова. Кольберг следил за ним, тяжелым и холодным взглядом, под которым терялись и не такие молодцы.
Что он должен спросить, прочитав этот документ? Если он связан с чекистами, то он должен выразить крайнее возмущение, будет требовать расправы над Шевровым.
Когда Курбатов первый раз в эту ночь вошел в кабинет Кольберга, его клонило ко сну. Долгая дорога на морозе утомила, укачала. Когда его второй раз вызвали и он увидел Шеврова, сои растаял, он понял, что сейчас, сегодня, все решится. А теперь все в нем собралось. Нервы напряглись, и Курбатов следил за собой, он сдерживал все свои чувства. Полное бесстрастие. Чтобы ни случилось, какая бы ни предстала неожиданность, никакой внешней реакции.
Шевров писал неразборчиво, но Курбатов сразу охватывал страницу, не разбирая отдельных слов, улавливая суть дела.
Правда ли это? Вот первый вопрос, который он должен поставить перед собой. Для этого и сунул ему этот документ Кольберг. Хотел этим документом расшатать Курбатова, а на деле только укрепил его и невольно подсказал, как держать себя.
Курбатов брезгливо откинул листки.
— Все это чепуха! — воскликнул он. — Шевров лжет! Он спасает свою подленькую жизнь. Его не могли завербовать!
— Откуда вам это известно?
— Известно! — твердо ответил Курбатов. — Дзержинский показал мне дело Шеврова по жандармскому корпусу. Я слышал, как при мне он дал указание арестовать Шеврова, а если он окажет при аресте сопротивление, стрелять в него… Шевров хотел продать меня, купить себе индульгенцию. И он меня продал! Но никто не собирался платить!
— А почему же ему дали бежать?
— Он отбился гранатами! Я же не знал, кто в меня стрелял в ту, первую минуту. Я кинулся за ним, не зная, что это Шевров, меня отбросило взрывной волной. Так же и других. Вот и убежал! На него шли облавы. Никто ему не давал бежать!
— Два таких удачных побега, Владислав Павлович? И вы и Шевров?
— В Москве голод. В редком районе горит свет, ночью орудуют банды. Притоны. Там растерянность, на Дзержинском лица нет. Он не спит, но сделать они ничего не могут! Это же не Петропавловская крепость!
— К кому был приставлен Проворов, с кем он был связан?
— Мне никогда не нравился этот солдатик… Он сам нас нашел, вышел к нам, и Николай Николаевич так устал в пути, что обрадовался облегчению. За кипятком сбегать, купить что на рынке, он ловок был. И следил, я думаю, за нами с самой Москвы. Мелькала его физиономия на всем нашем пути!
— Вы хотите сказать, что вам дали бежать, чтобы приставить к вам Проворова?
— Все может быть, Густав Оскарович! Все может быть, если вы не верите, что побег наш не случайность. Удар автомобиля, упал конвоир, Нагорцев и я схватили винтовки. Мы стреляли в упор. Нагорцев пристрелил одного охранника и шофера.
Все рушилось, все построения распадались. Кольберг никак не мог примириться с этим. И он решился на отчаянный шаг. Он вдруг вспылил. Это на будущее, чтобы потом объясниться перед Курбатовым. У него задрожали щеки, мертвое лицо ожило.
— Я не верю, что Дзержинский и его люди могли так промахнуться. Кто-то сюда заслан. И он мне
