лениво, безрадостно:
- Над кем же я должен смеяться? Над Али Алескером? Хорошо, что он ушел, а то вряд ли ты, хезареец, над ним смеялся бы, будь он даже трижды ференг. Но Али Алескер перс...
- Он ференг.
- Ладно... В такую духоту спорить нельзя. У меня испарина. Ференг ли он, перс ли он, сам сатана ли - рассказывай!
Гариб возразил. Он высказал здравую мысль: почему это ференги-инглизы так любят кичиться порядком в своем собственном государстве, а на Востоке обязательно затевают грабеж и войну. Просто инглизы - бандиты и разбойники, а если кто из них и не разбойник, то обязательно мелкий вор с тегеранского базара. Обжуливает всех, кого не лень.
Гариб вспомнил наконец, с чего он начал разговор, и, похрустев на зубах кукурузными зернами, приступил к рассказу.
Но то, что он рассказывал, как будто никакого отношения ни к персам, ни к ференгам не имело.
Алаярбек Даниарбек лениво слушал хезарейца, ковыряя кукурузный початок.
Сухая колючка сухо звенела и цеплялась за вытянутые ноги Алаярбека Даниарбека. У хезарейцев не хватало ни сил, ни терпения расчищать землю между шатрами. Высохший в камень такыр начинался прямо от шатров и упирался далеко-далеко в черные горбы холмов. Пустые, голые склоны их блестели в свете взошедшей луны. На холмах ничего не росло. Растения не могли жить там. На юге мерцала голубым светом галечниковая россыпь, усеянная невесть откуда взявшимися черными обломками скал. Печальна была долина Гельгоуз. Гиблое место! Как в ней хезарейцам жить? Удастся ли им сохранить жизнь своих детей?.. Смогут ли мужчины племени добывать молоко, сыр-курт, жесткие зерна кукурузы, чтобы не помереть с голоду? Князь Орбелиани видел вчера утром, как в Хафе, у дверей телеграфной конторы, побили камнями трех женщин. Казнить их повелели духовные чины Хафа. Женщины сварили и съели пятилетнего мальчика. Женщины оправдывались: мальчик умер с голоду, они не убивали его, а... сварили его уже мертвого и съели. Судьи проявили непреклонность. Ребенок, съеденный женщинами, был мужского пола... Женщин побили камнями.
Алаярбек Даниарбек вздрогнул. Он не отдавал себе отчета, чего больше испытывал он: отвращения или ужаса. В Самарканде тоже в старое время голодали, страшно голодали, но людоедством не занимались.
Не испытывает ли отвращение и ужас хезареец Гариб? Не потому ли в его словах столько горя и грусти? Где уж тут смеяться?
В своем рассказе хезареец ушел уже далеко, когда Алаярбеку Даниарбеку наконец удалось ухватиться за нить мысли и понять, о чем идет речь.
Свинцовое от света луны небо опустилось над степью, а душная степь подняла свое истощенное лицо к небу. Хезареец рассказывал:
- Что осталось от хезарейцев! Тела хезарейцев стали пылью, лица хезарейцев истлели, прах наших дедов затоптан в землю, могилы осквернены, дома в развалинах. Наши жены стонут от сладострастия в объятиях недругов. Осиротевшие дети изгнаны из хижин. Локоны дочерей растрепаны ветром, тюльпаны щек завяли, изогнутые брови выпали, нарциссы глаз вытекли со слезами, жемчуг зубов искрошился, соловей языка попал в силки, а стройные члены тела разъела соль... И вот в могиле кучка пыли...
Львами были в старину хезарейцы. Шатры хезарейцев стояли и на реках Индии, и на вершинах Кавказа, и на берегах Аравийскго моря. Город хезарейцев, окруженный стенами, высился на горе Кухи Ходжа, в Сеистане. Царствовал в городе царь. Имени его никто не помнил, а народ его звал Арбузом за спесивость и самодурство. Совал свой палец царь Арбуз в любую щель, забывая про змею и жало скорпиона. Был он осел, не слушался советов мудрецов и вверг народ во всякие беды. Узнал царь Арбуз, что в пустыне Дешт-и-Лут завелся потешный зверь: хвост там, где голова, ноги на спине, а спины совсем нет. Умора, да и только! Не зверь - чудовище.
Загорелся царь Арбуз. Все цари держат чудных животных. Царь Индии белых слонов, цари Рима - птицу Рух, цари Китая - драконов. Захотел царь Арбуз зверя. Как говорится: "Куют коня, а лягушка тоже лапу поднимает". Хезарейцы напугались. Зачем в городе чудовище? Еще детей перекусает. Послали в Грецию за философом Платоном, чтобы дал совет царю Арбузу. Платон ждать не заставил. Собрался и приехал. Но не послушался Арбуз самого царя философов Платона. Послал охотников и ловцов в пустыню Дешт-и-Лут. Сколько пропало на облаве хезарейских воинов, и сказать трудно, но зверя поймали и привезли во дворец. Увы, камень всегда падает на голову сироты. Отвернулось счастье от хезарейцев. У кого длинная борода и маленькая голова, тот дурак. У Арбуза была маленькая голова и длинная борода. Для забавы царь прогуливал своего зверя на золотой цепи по улицам и площадям. Всякий, кто хоть раз взглядывал на чудище, смеялся. Такой нелепый зверь: хвост там, где голова, ноги на спине, а спины совсем нет... Но кто начинал смеяться, уже не мог остановиться и смеялся, пока не помирал... А Арбузу нравилось: вот какой у него зверь! Людям смерть, а царю веселье. Не знали хезарейцы, что и делать. Говорят, один глупец бросит камень в колодец, а сто умников не могут его достать. Думали хезарейцы, думали, а пока думали, надвинулась на их город новая беда, еще худшая: пришла с восхода вражья орда и осадила город, так что и мышонок не мог найти лазейку. Иголкой скалу не проломаешь. Посоветовал тогда философ Платон: "Выведите царского зверя на стену и бейте в барабаны". Так и поступили. Едва враги увидели зверя, как начали смеяться. И смеялись до тех пор, пока все не поумирали. Но лучше хезарейцам не стало. Зверь сорвался с золотой цепи и давай бродить по улицам и площадям. Много народу поумирало от смеха. И снова пошли мудрецы к философу Платону за советом. Он сказал: "Найдите большое зеркало и поставьте на площади на видном месте". Откуда у хезарейцев быть зеркалу? Им бы свои ребра прикрыть тряпкой. Только во дворце Арбуза имелось большое зеркало, да не одно, а сотня. Но царь не захотел дать ни одного зеркала из ста своих зеркал. Когда человек проглотит много змей, сам делается змеей. Народ рассердился, убил Арбуза и отнес зеркало на самую большую площадь. Никто не знал, что получится от совета философа Платона, но сказано: курицу оценишь только на блюде. Забрел зверь на площадь, посмотрелся в зеркало и засмеялся. Долго он смеялся. И хвост его, что был вместо головы, смеялся, и спина, которой не было, смеялась, и ноги, что росли на спине, которой не было, смеялись. Хохотал зверь так, что штукатурка со стен сыпалась. Нахохотался вдоволь и подох.
Алаярбек Даниарбек встрепенулся:
- Ну и что?
- А тебе нужно "что"? - заметил Гариб. Его удивила непонятливость Алаярбека Даниарбека. Не понимает человек самых простых иносказаний.
- Да, сказку я твою слушал, а при чем тут ференги-инглизы?
- А при том, что рассказ мой об инглизах.
- Эвва!
- А разве инглиз не похож на зверя царя Арбуза? Разве у инглиза вместо головы не хвост и хвост не вместо головы? И разве у инглиза не все наоборот? И разве ноги у инглиза не растут на спине, которой нет? И разве от одного вида инглиза не погибают в судорогах смеха восточные люди?
- М-да, - протянул неопределенно Алаярбек Даниарбек. - А чего же смеяться? Плакать надо.
- А кто знает, где кончается смех и где начинаются слезы? - сказал Гариб. - Пустил шах в персидское государство зверя, и вот теперь смотри на него и смейся... или плачь!
Староста Мерданхалу вздохнул и сказал:
- Смейся! Стони! Подыхай!.. Жди, когда ференг-инглиз заглянет в зеркало и... Только помни, дорогой гость, никто тебе не говорил у нас, что шаха звали Арбуз, не говорил, что шах спесивый осел. Не подумай чего-то там! Сказка про зверя без спины и с хвостом вместо головы только сказка... А шах у нас хороший, мудрый, добрый. Под мудрым правлением нашего шахиншаха народ процветает и веселится.
И Мерданхалу словно невзначай обвел рукой горькую серебрившуюся в свете луны солью долину, черные шатры, красные искры сиротливых очагов.
Али Алескер не слушал рассказ Гариба. Помещик поспешил уйти подальше от острых, мерцающих в темноте глаз хезарейцев.
Даже в душе Али Алескер не хотел признаваться, что он боится. Но ему очень хотелось уехать из проклятого становища Гельгуоза. Сейчас! Немедленно! Он не понимал, зачем ему здесь сидеть и испытывать страх перед грязными, вшивыми кочевниками. Он совсем было решил уехать.
Но Али Алескер не уехал. Он приказал Шейхвали вынуть из автомобиля кожаные подушки сидений и неплохо устроился около палатки Красного Креста прямо под звездным небом. Даже за сто тысяч рупий Али Алескер не лег бы спать в чадыре. Блохи, клещи, паразиты, запахи пота и прелого войлока его с ума сводили. Вообще лучше лечь спать на открытом месте. С автомобильных подушек можно легко разглядеть любого, кто вздумает подобраться поближе.
Но и ночью Али Алескер на нашел покоя своему усталому, грузному телу. Едва он закрыл глаза, как шум разбудил становище Гельгоуз. Али Алескер вскочил и схватился за оружие.
Оказывается, приехал доктор Петр Иванович, и по этому поводу все кочевье кричало, вопило от радости, смеялось. Собаки устроили дикий концерт. Ослы и мулы орали. Детишки попросыпались и с визгом бегали между разожженных из сухой колючки костров, радуясь конфетам, которые Петр Иванович купил для них на базаре в Мешхеде. Мерданхалу обязательно хотел приготовить угощение, и куры, предназначенные в котел, своим кудахтаньем только увеличивали суматоху.
Однако Петр Иванович сердито попросил потушить костры и предложил всем немедленно лечь спать, а сам пошел в палатку к больному. Стараясь ничем не проявлять раздражения, он осмотрел его.
- Тысячу раз я просил вас, Алаярбек Даниарбек, не лечить без меня. Не хочу, чтобы вы отправляли "ad patres"* моих пациентов. Чем вы изволили
