Пожалуйста, позаботься о маме

книгу, в которой события происходили в Перу. Главный герой романа отправился на Мачу-Пикчу, и там есть сцена, в которой поезд катится по рельсам в обратном направлении. Мужчина сказал, что после этого он захотел сам проехать на этом поезде в Перу. Ему хотелось узнать, путешествовала ли ты в этом поезде. Эта книга написана более десяти лет назад. И вот ты, у которой настолько плохая память, что частенько, открывая холодильник, ты забываешь, зачем ты это делаешь, чувствуя на своем лице ледяное дыхание морозилки, пока, наконец, не сдаешься и не захлопываешь дверцу, начала рассказывать о Перу, где побывала, прежде чем написать ту книгу. Лима, Куско, Пуп Земли; железнодорожная станция Сан-Педро, где на рассвете ты села в поезд, идущий к Мачу-Пикчу. Ты рассказала о поезде, который начинал двигаться вперед и тут же катился назад, прежде чем, наконец, отправиться к Мачу-Пикчу. Ты призналась маме:

— Названия мест и гор, которые я, казалось, забыла, вдруг с особой ясностью возникли в моей памяти.

Чувствуя дружелюбие, невидимым образом озарявшее глаза, никогда не видевшие свет, глаза, которые, казалось, понимали и принимали каждый твой изъян, каждую ошибку, ты сказала нечто, чего никогда раньше не говорила о той книге. Мама спросила:

— И что именно?

— Я сказала, что если бы мне пришлось написать ее снова, то едва ли я смогла бы так ее написать.

— Неужели это такое важное признание? — удивилась она.

— Да, потому что я отрицала то, что уже существует, мама! — пояснила ты.

Мама пристально посмотрела на тебя в темноте и произнесла:

— И почему ты молчала? Ты должна быть свободной и говорить то, что чувствуешь. — И с этими словами она ласково погладила тебя по спине. Когда ты была ребенком, она частенько умывала твое лицо своими большими мягкими ладонями. — Ты рассказываешь такие замечательные истории, — добавила она.

— Я?

Мама кивнула.

— Да, мне очень понравилось.

Ей понравилась твоя история? Ты была тронута. Ты знала, что все рассказанное тобой не так уж и замечательно, но все дело в том, что посещение Библиотеки Брайля полностью изменило твой взгляд на многие вещи, и потому ты говорила с ней сейчас совершенно по- другому. Переехав в город, ты стала разговаривать с мамой так, будто за что-то на нее сердилась. Обычно ты говорила с ней резко, и часто в твоих словах звучал упрек: «Что ты об этом знаешь, мама?», «Зачем ты поступаешь так?», «К чему тебе это знать?». Ты уяснила, что мама больше не может бранить тебя, и, если она спрашивала: «Зачем ты туда едешь?», ты огрызалась в ответ: «Потому что так надо». Даже когда тебе приходилось лететь на самолете, потому что твою книгу опубликовали в другой стране или тебе надо было отправиться за границу для участия в семинаре, на ее вопрос: «Зачем ты едешь туда?» — ты сдержанно отвечала: «Потому что у меня важные дела». Мама просила тебя перестать летать самолетами. Она говорила:

— Если произойдет катастрофа, двести людей погибнут в одно мгновение.

— Но мне это необходимо для работы, — возражала ты.

Если мама спрашивала:

— Зачем так много работать?

Ты мрачно отвечала:

— Я знаю зачем.

Тебе было нелегко говорить с ней о своей жизни, так не похожей на ту жизнь, которой жила она. Но когда ты рассказывала о растерянности, охватившей тебя при виде своей книги, переведенной на язык слепых, и о панике, обрушившейся на тебя в зале, полном незрячих людей, мама слушала так внимательно, будто головная боль полностью отпустила ее. Когда в последний раз ты рассказывала маме о важных событиях, произошедших в твоей жизни, задумалась ты. В какой-то момент ваши разговоры сильно упростились. В основном ваше общение свелось к телефонным разговорам. Ты интересовалась тем, что она ела, здорова ли она, как дела у отца, советовала ей теплее одеваться, чтобы не схватить простуду, сообщала, что пришлешь деньги. А мама жаловалась, что видит странные сны, рассказывала, что приготовила кимчхи и отправила немного тебе вместе с рисом и ферментированной бобовой пастой, что специально для тебя приготовила полынную настойку, и просила тебя не отключать телефон, потому что курьер позвонит тебе, прежде чем привезет посылки.

Положив в пакет экземпляры своей книги, переведенной на язык слепых, ты простилась с людьми из Библиотеки Брайля. До самолета у тебя оставалось в запасе еще два часа. Ты вспомнила, как стояла за кафедрой, таращилась в окно, отводя взгляд от незрячих глаз, и разглядывала гавань, испещренную крошечными суденышками. И ты подумала, что если здесь есть море, значит, должен быть и рыбный базар. Ты поймала такси и поехала туда. Тебе нравилось посещать базары в незнакомых местах, и ты никогда не отказывала себе в этом удовольствии, едва выдавалась свободная минутка. Даже в будний день на базаре жизнь била ключом. При входе на базар ты заметила двоих мужчин, которые разделывали огромную рыбину. Ты поинтересовалась, не тунец ли это, но торговец сообщил, что это океанская солнечная рыба. Это напомнило тебе о героине одной книги, название которой ты не могла сразу вспомнить. Девушка родом из небольшого приморского городка, перебравшись в большой город, ездила взглянуть на огромный аквариум всякий раз, когда в ее жизни возникали проблемы, и разговаривала с океанской солнечной рыбой, живущей в этом аквариуме. Она жаловалась, что ее мать забрала все ее сбережения и сбежала с молодым мужчиной в другой город, но под конец признавалась, что скучает по маме и что солнечная рыба — единственное живое существо, которому она может рассказать об этом. Ты вдруг подумала, а вдруг это та самая рыба. Решив, что для рыбы подобное имя звучит несколько странновато, ты переспросила:

— Ее на самом деле называют океанской солнечной рыбой?

И торговец ответил:

— Мы еще зовем ее Мола мола!

Как только ты услышала эти слова, напряжение, сковывавшее тебя в библиотеке, вдруг бесследно исчезло, словно рассеялось в воздухе. Почему ты вдруг подумала о маме, бродя среди разнообразия морепродуктов, которые здесь стоили намного дешевле, чем в Сеуле: живых осьминогов, с головами больше человеческой, свежих морских ушек, лепидопов[2], макрели и крабов? Неужели именно океанская солнечная рыба навеяла тебе мысль о маме на этом рыбном базаре? Заставила тебя вспомнить, как вы вместе с мамой чистили у колодца ската? Ты ясно видела мамины замерзшие руки, счищающие коричневатый налет, приставший к чешуе. Ты остановилась около лавочки, с потолка которой свисал огромный вареный осьминог размером с туловище ребенка, и купила живого осьминога за 15 тысяч вон. Заодно ты приобрела несколько морских ушек, которые были выращены на ферме. Когда ты обмолвилась, что едешь в Сеул, торговец предложил поместить покупки в переносной холодильник за дополнительную пару тысяч вон. Выйдя с рыбного базара, ты поняла, что до самолета остается еще уйма времени. Держа в одной руке пакет с книгами, а в другой — сумку-холодильник, ты втиснулась в такси и попросила водителя отвезти тебя на пляж, до которого оказалось не более пяти минут езды. Ноябрьский пляж был пустынен, если не считать двух уединившихся влюбленных парочек. Он показался тебе огромным. Идя к воде, ты пару раз поскользнулась и едва не упала. Усевшись на песок, ты некоторое время вглядывалась в морской простор. Оторвавшись от завораживающей картины, ты медленно обернулась и окинула взглядом жилые дома и магазины, которые отделяла от пляжа лишь полоска шоссе. Тебе пришло в голову, что жители этих домов жаркими летними ночами могут наслаждаться купанием в океане и, возвращаясь в свои квартиры, принимать прохладный душ. Машинально достав из пакета один из томов своей книги, ты наугад раскрыла ее. Белые точки на страницах засверкали в лучах яркого солнца.

Водя пальцем по недоступному твоему пониманию шрифту Брайля, искрящемуся на солнце, ты вспоминала, кто научил тебя читать. Это был твой второй брат. Обычно вы устраивались на кушетке в старом доме. А мама сидела рядом. Тихий и добрый мальчик, он причинял родителям меньше всего беспокойства. Он не мог ослушаться маму, велевшую ему учить тебя грамоте и арифметике, и со скучающим видом бесчисленное множество раз заставлял тебя писать буквы и цифры. Ты пыталась писать