— Нормально. Не болит почти.
— Ты хочешь?
— Я боюсь.
— Да ладно! Давай!
— У тебя же закончилось.
— Одна есть. Я с тобой поделюсь.
— Не надо.
— Да брось ты! С двух раз ничего не будет. Тем более, что я тебе такую малость…
— Ладно, давай. Только ты сам. А то я — не могу колоть. Промажу ещё.
— Научишься.
Снова подступила тёплая волна. Сияющий мир распахнулся. Ничего более не существовало.
Когда Шурочка пришла в себя, Юрки уже не было дома. Постепенно действие укола улетучивалось. Реальность снова обступала Шурочку. И была эта реальность не радостна и жестока.
Болела голова. И душа болела. Болела, разрывалась. Шурочка плакала. Она плакала о том, что не будет на свете маленького мальчика, похожего на Юрку и на неё.
Болела душа ещё и потому, что чувствовала Шурочка свою слабость. Ведь она уже была готова оставить ребёнка — и вот, поддалась. Не оставила.
А ещё… Она укололась. А потом попросила ещё. Сама попросила! Конечно, у неё было оправдание. Было больно… Да нет, какое это оправдание! Это не оправдание! Такое было ощущение, что карабкалась она, до этого, вверх по наклонной плоскости. Карабкалась, карабкалась, и уже почти совсем было вылезла… но оступилась, и летит теперь прямо в глубокую, бездонную пропасть. Страшно стало Шурочке.
«Как все! — вдруг вспомнила Шурочка своё, такое недавнее желание. — Так что же это такое — «как все»? Что это такое? Поманило — и бросило! И теперь я снова — не «как все»! Потому что ещё шаг, и я — наркоманка. Мне ведь уже хочется! Хочется! Хочется!»
Шурочка плакала. Потом она, как могла, привела себя в порядок, оделась и вышла на улицу. Находиться дома ей было невыносимо.
Шурочка шла по улице. Шла долго, потом повернула в какой-то переулок. Уличная суета понемногу захватывала её внимание, отвлекая от всего происходящего…
«Сейчас пройдусь по магазинам, — уговаривала себя Шурочка. — Я уже сто лет в магазины промтоварные не ходила. Пройдусь, отвлекусь…»
Надо же было где-то забыться, честное слово!
И тут Шурочка увидела прямо перед собой вывеску — «Ткани». Шить Шурочка никогда не умела. И вообще, всегда обходила стороной магазин «Ткани». Мать ей всегда всё готовое покупала.
А сейчас… «Ткани», так «Ткани». Даже хорошо.
В магазине «Ткани» веяло ароматом дальних дорог и далёких, позабытых странствий. Что-то такое от старой, осевшей в памяти — то ли из книг, то ли из фильмов, — лавки с «колониальными» товарами.
Шурочке вдруг показалось, что за соседним прилавком обязательно должны торговать перцем и гвоздикой.
Боже мой, чего тут только не было! Ткани тонкие и толстые, цветные и однотонные, матовые и блестящие. Сколько здесь было человеческой фантазии! Сколько здесь было человеческого труда — в этих новых, нарядных полотнищах!
И Шурочка забылась. Она поддалась обаянию «колониальной» лавки и стала мысленно примерять ткани на себя.
Сначала — толстые габардиновые. Какие получались разноцветные манто! То короткие, то длинные, до пят.
Потом Шурочка перешла к шерсти и кашемиру, и нарядила себя во всё разнообразие деловых костюмов и строгих, а, может, и форменных платьев. Ну, а затем…
О, как это было прекрасно! Тонкие ткани лились и ниспадали, они обрамляли и подчёркивали… Они переливались, они сочетались и отблёскивали. Они тащили Шурочку за собой, в дебри своих складок и переливов. Они завладели Шурочкиным сердцем и заставили её забыть обо всём… И вот уже зашумела шелками и кринолинами публика, и начался бал. Вот уже зазвенели браслетами восточные одалиски в пестрых шальварах. Вот закружились индианки, замотанные в разноцветные сари, а из тумана вышла прекрасная дама в чёрно-лиловом муаре…
Шурочка опомнилась возле скромной полочки, где лежали три рулона. С недорогими тканями чёрного и красного цветов и рулоном дешёвого тюля. Здесь же были несколько маленьких рулончиков: с бахромой, и с какими-то невозможными белыми рюшечками, и лентами.
«Вот-вот, так и должно быть, — подумала Шурочка. — Вот чем всё должно закончиться».
Эти рулоны отрезвили Шурочку, и она вспомнила, почему она так глушит себя, так зарывает себя в эти магазинные развлечения.
Глава 17
Шурочка покинула магазин «Ткани». Несколько шагов по улице, и Шурочка вошла в «Одежду».
— Что же я делаю? — неслышно всхлипнула Шурочка. И пошла вдоль вешалок с одеждой.
Замечательная блузка! И эта ничего… И эта…
Шурочка примеряла на себя блузку за блузкой, брюки за брюками, юбку за юбкой. Мысленно, конечно. Но вот одна кофточка уж очень приглянулась Шурочке, и она не удержалась и пошла с этой кофточкой в примерочную.
— Боже, как я ужасно выгляжу! — сказала Шурочка своему отражению в зеркале примерочной.
И принялась снимать свою одежду. Снимала и смотрела на себя в зеркало примерочной. Пристально смотрела. Ей было страшно.
Короткие волосы торчали во все стороны. Под глазами лежали синие круги. Ровные такие, чёткие, синие круги.
— Зачем я это делаю? — спросила она себя.
На ответ Шурочка не надеялась.
Кофточка была велика, и болталась вокруг Шурочкиной похудевшей фигурки. Впрочем, это было ясно ещё до того, как Шурочка начала натягивать эту кофточку. Но даже если кофточка была бы впору, Шурочка не купила бы её.
В кошельке у Шурочки, на текущий момент, было всего рублей триста.
Это была — не примерка, это просто был очередной номер программы. Надо было остаться в примерочной, наедине с зеркалом, отражающим лицо с издевательской объективностью.
Это так надо было, надо.
Надо было раздеться и снова одеться, чтобы почувствовать, как, одно за другим, чувства отказываются повиноваться, и превращаются в некий остановившийся, спутанный, и безнадёжный клубок. Даже не клубок. Конгломерат…
«Смешное слово, — подумала Шурочка, вешая кофточку на место. — Конгломерат. Это я — конгломерат…»
Вешая кофточку на место, Шурочка увидела толпу людей, стоящих в странной последовательности, согласно порядку кронштейнов с одеждой… В каждую кофточку, в каждые брюки и юбку, висящие на вешалках, оказался вдет человек. С руками, с ногами, с головой, но практически без лица. И люди эти шевелились. Тихо так шевелились.
Вот шевелились люди в красных кофтах… вот люди в черных, а за ними — в серых брюках… в цветных блузках…
— Сколько вас… Куда вы спешите? — спросила у них Шурочка.
Не то, чтобы они подступали к Шурочке, нет. Но все они имели к Шурочке прямое отношение. Они, несомненно, все как-то к Шурочке… относились…
Они шевелились в тишине, и это было страшно. Страшно не в прямую, чтобы бежать, а страшно
