все слишком, а в седеющем брюнете — все в меру.
Он не склонял голову к своим собеседникам, как делал это Герман, а сидел, слегка откинувшись назад, и едва заметно кивал своим товарищам, если они спрашивали его о чем-то.
Впрочем, мне было абсолютно все равно, кто и как к кому относится в этом ресторане. Я была уверена, что дождусь своего куриного шницеля, съем его и никогда никого из них больше не увижу.
— Можно присесть за ваш столик?
Опять я увлеклась своими мыслями и не заметила, как кто-то подошел. Мужчина, но совсем не похожий на Германа ни статью, ни одеждой. Очень странный тип. Высокий, тощий, с полубезумным взглядом — он смотрел так, словно его лихорадило. И глаза его при этом бегали, как если бы он собирался сотворить нечто противное его натуре.
От него за версту пахло скандалом, потому я не согласилась:
— Рядом пустует столик, а я хотела бы поужинать в одиночестве.
Рядом и в самом деле был свободный столик, а я свое одиночество хотела бы разделить с кем угодно, только не с таким типом.
Он неохотно сел на свободное место, через стол от моего, но занял его, оказывается, вовсе не для того, чтобы составить кому-то компанию или, например, приставать с любезностями к такой женщине, как я.
На меня он больше и не взглянул ни разу, зато все свое внимание сосредоточил на столике, за которым сидели мой новый приятель Герман и его друзья во главе с седеющим брюнетом.
«Голубой, что ли?» — грешным делом подумала я. Вдруг этот субъект с лихорадочным взглядом встал и направился к мужской компании. По пути его сильно бросило в сторону, и я решила, что он сильно пьян.
Теперь и те, к кому он шел, обратили на него внимание. Седеющий брюнет — он до этого что-то назидательно втолковывал своим товарищам — сделал нетерпеливый жест в сторону идущего. Мол, уберите прочь этот хлам.
Из-за столика поднялся уже известный мне красавец блондин и резким ударом кулака отправил нетрезвого субъекта в нокаут. Тот упал и так гулко стукнулся об пол, будто у него раскололся череп.
Я невольно содрогнулась.
Из ресторанной подсобки выскочили двое мужиков и волоком утащили упавшего из зала.
Это мимолетно разыгравшееся действо произвело на меня неприятное впечатление. Тот, кого ударили, и тот, кто ударил, находились явно в разных весовых категориях. К тому же блондин ударил человека, который вовсе не собирался на него нападать.
Но больше всего меня поразила реакция людей, сидевших в зале. Будто ничего не случилось. Так, упала со стола нечаянно задетая тарелка…
Умолкнувшие на время инцидента музыканты опять заиграли, а я подозвала официанта, рассчиталась и пошла к себе в номер. Там было холодно, но не так противно.
По пути из ресторана к входу в гостиницу в огромном холле я опять увидела мужчину, который пытался подойти к столику крутых парней.
Первую помощь ему уже оказали, и теперь он сидел в кресле перед стойкой портье. Его бледность из-за бинтов, охватывающих голову, казалась мертвенной.
Портье, перегнувшись через стойку, громким шепотом втолковывал ему:
— Ты куда полез, глупый? К самому Жоре-Быку! Тебе жить надоело? Знаешь ведь, он не терпит, когда ему докучают.
— Но он должен мне сказать, где Таня!
— Должен? — всплеснул руками портье. — Надо же такое придумать: Бык ему должен. У тебя, Ленька, совсем крышу сдувает.
Но пострадавший за неведомую Таню, кажется, отличался особым упрямством:
— Мне сказали, что последним ее в живых видел Герка-Вирус. Он Таню в машину усаживал. А без Быка Вирус шагу не ступит, это каждый знает…
— В живых? Так ты считаешь, что Таня умерла?
— Иначе она давно бы объявилась, написала…
— Написала. Жених выискался! Да она тебя и видеть не хотела.
— Ты не знаешь! — выкрикнул несчастный Ленька и неожиданно заплакал.
Отчего я решила, что он пьяница? Он и выпил-то немного. Скорее всего для храбрости. Я подошла к нему и спросила:
— Как вы себя чувствуете? Я ничем не могу вам помочь? Извините, что не пустила вас за свой столик. Я в ваш город только приехала и захотела только спокойно поужинать…
Он еще раз всхлипнул, а потом улыбнулся и сказал:
— Спасибо.
Теперь, при ближайшем рассмотрении, я поняла, что мужчина очень молод. Не больше двадцати лет и так невероятно худ — я не удивилась бы, узнав, что он еще и болен. В этом свете удар Германа выглядел особенно подлым.
— За что же спасибо?
— За сочувствие. А помочь вы мне не сможете. Он тяжело поднялся и медленно побрел к выходу. Портье сочувственно взглянул ему вслед и пояснил для меня:
— У него полгода назад любимая девушка пропала. Исчезла, как в воду канула. А до этого ее видели в компании с бандитами. Девочка-то была конфетка.
— Была? Значит, вы все-таки думаете, что ее нет в живых?
Он понизил голос:
— Леня прав, живая давно бы объявилась. Она-то у матери одна. Если бы просто куда уехала, уж родительнице пару строк бы черкнула. Может, лежит где-нибудь на дне с камнем на шее…
Опять в реке? У них тут что, всех неугодных особ женского пола в воду бросают, как Стенька Разин княжну? Я поежилась. Чего вдруг меня потянуло сочувствовать этому жалкому Лене? Что мне какая-то Таня, которую я никогда не видела? Мне-то здесь, что называется, день продержаться да ночь простоять. А потом я уеду и больше об этом несчастном Костромино и не вспомню!
Оказывается, никогда не следует зарекаться.
Глава шестая
Наследство за один день оформить не удалось. Вроде и своя фирма есть, а за два года работы я так и не научилась общаться с чиновниками. Вернее, с чиновницами.
Все-таки средь бюрократического сословия они составляют изрядный пласт какой-то изощренной стервозности. Наверное, потому переговоры с женщинами обычно вела Ольга — тут борьба шла на равных, а переговоры с мужчинами, где надо было демонстрировать слабость, деликатность, душевность, — я.
В нотариальной конторе поселка Костромино сидели одни женщины. Жить они явно не торопились. Даже намеки на мою благодарность успеха не принесли. Мне категорически заявили:
— Приходите завтра.
Еще одна ночь в гостинице? Но на часах было всего одиннадцать часов дня, потому я решила поехать на кладбище, зайти на могилу к тете Липе, а потом и посмотреть завещанный мне дом.
Таким образом распланировав ближайшие пару часов, я успокоилась. Первоначально возникшее у меня чувство полной неприкаянности действовало на нервы. Я уже давно не знала, что такое нечего делать, и перспектива чуть ли не сутки слоняться по маленькому незнакомому поселку меня откровенно нервировала.
— Как пройти на кладбище? — спросила я у какой-то женщины.
Она охотно остановилась, поставила у ног сумки и махнула рукой в одну из улиц:
— Идите по ней прямо-прямо, до конца, там увидите. И взглянула на меня в надежде, что я поясню, для чего мне, неместной, нужно кладбище.
