— Вы меня удивляете, Киреева. Я вам начальник или где?
Олька нарочно дурачится. Она всегда старается сгладить отношения, когда я вот так, по ее мнению, надуваюсь.
— Могут у меня быть личные интересы или с кем? — отвечаю я в том же тоне; мы с ней частенько коверкаем язык. Прикалываемся. — В конце концов, мне давно пора вступать в наследство, а из-за вашей работы я могу прокуковать свое поместье!
В принципе прокуковать — слишком громко сказано. Говорят, я еще три года могу думать, вступать или не вступать, но моя подруга считает, что дом и так слишком долго стоит бесхозный, так что в конце концов я могу приехать лишь к куче мусора.
Злиться на Ольгу бесполезно. Она уже и забыла о своем выступлении в мой адрес. А напомни ей, скажет, что я злопамятная. Она и продолжает болтать со мной как ни в чем не бывало.
— Ну как на тебя не орать! Ты, конечно, о завещании и думать забыла. Уже решила, что дом этот ничего не стоит, вот и относишься к своему наследству спустя рукава.
— О чем тут говорить! Мне нужно максимум три дня: день на оформление, день на продажу наследства и день на поездку туда и обратно. А через неделю и в Италию полечу.
— После продажи поместья у тебя хоть на ресторан-то останется?
— На какой ресторан? — Я делаю вид, что не понимаю ее намека.
— А обмыть?
— Вот ты какая! Хочешь, чтобы я прогуляла и пропила наследство, едва успев его получить?
— Хорошо, уговорила: если денег не хватит, я добавлю. Из кассы взаимопомощи.
Есть у нас такая касса. На черный день. Мы держим в сейфе коробку из-под обуви, куда складываем свои незапланированные доходы.
Раньше, говорят, такие кассы существовали на предприятиях, и кто хотел, с каждой зарплаты вносил туда какие-то деньги. Как в сберкассу. Только процент не шел. Зато в случае необходимости можно было взять из нее приличную сумму, а потом постепенно отдавать.
У нас, конечно, механизмы совсем другие, но поскольку Ольгой всегда владела идея «черного дня», то и я этому подчинилась. В эту нашу кассу все время что-то капало, но шефиня не говорила мне, что это за сумма. Боялась, мне понадобится что-то купить и я в нее залезу? В таком случае ее боязнь черного дня становится манией. Я получаю вполне достаточно, чтобы решать все свои проблемы с помощью ежемесячного заработка. Так что до сего времени ни разу брать оттуда деньги нам не приходилось.
Ольга некоторое время молчит, а потом решает:
— Хорошо, езжай. Сегодня вторник, до конца недели подчисти хвосты. У нас в четверг встреча с арендаторами, если ты не забыла. Суббота на сборы, а в воскресенье поедешь в свою Кукуевку.
Мы с Олькой собирались переходить в новый офис, и тут она была права. Эту аренду сосватал нам Коля Дольский, и с арендаторами я уже один раз встречалась. Оля тоже хотела с ними познакомиться.
Значит, в воскресенье я поеду. До этого времени надо заглянуть на станцию техобслуживания, пусть посмотрят, что у меня с габаритными огнями. Случается, они не горят. Но потом опять загораются. Как мы говорили в детстве, то потухнут, то погаснут!
Глава вторая
— Слушай, я все забываю спросить, а почему твоя тетка не оставила дом Юрику? — некоторое время спустя спрашивает меня Ольга.
Юрик — мой старший брат. Олимпиадино наследство не произвело на него никакого впечатления, зато жена Ира поедом ела беднягу, высказывая подозрения вроде: «Здесь что-то нечисто. Надо проверить, почему дом завещан Ларке. Наверняка она строила против тебя козни…»
Если бы она знала, что это работа моей мамы, ее отношениям со свекровью пришел бы конец. То есть когда мама свою работу проводила, она вовсе не думала о серьезности намерений отцовой кузины насчет завещания. Олимпиада была на шесть лет моложе моей мамы, а ей и в голову не приходило думать о таких вещах. О завещании ведут разговоры в старости, считала мама.
— Я оставлю свой дом в наследство твоим детям, — говорила Олимпиада, — Ларисе и Юрию.
— Юрке не надо, — возражала мама, — он не только себя и детей, будущих внуков уже обеспечил. А Лариса у нас бесприданница — не подумала, когда ей имя давала, но с твоим домом, глядишь, и женится на ней кто-нибудь, на наследство польстится.
Тетя Липа понимала, что она шутит, но все равно сердилась. Я была ее любимицей.
— Чего ты болтаешь? Лариса у нас красотулечка. Она и без приданого замуж выйдет. Только свистнет, толпа мужиков набежит…
— Вот и научила бы ее свистеть, а то все ее подруги уже замуж вышли, а она вон в девках сидит. У всех подруг уже дети…
— Дети! — хмыкнула Олимпиада. — Дурное дело — не хитрое.
Сама тетка при том детей не имела.
Кто из них мог тогда предположить, что мне так быстро придется вступать в это самое наследство. Почему вообще о нем зашла речь? Неужели Олимпиада предчувствовала свою смерть? Почему она завещание написала? Ответы на эти вопросы тетка унесла с собой в могилу.
Теперь у меня появится своя недвижимость. До сих пор имелась только «движимость» — «Жигули» седьмой модели, деньги на которые я сама заработала.
В прошлом году мы получили неплохой доход. Ольга вложила свою долю в квартиру в строящемся доме, качество жилья в котором у нас усиленно расхваливали по телевизору, а я стала автовладельцем. Оставшуюся сумму положила в банк. На черный день. Дурные примеры заразительны.
Машину я освоила довольно быстро. Думаю, мои успехи объяснялись тем, что после окончания курсов вождения рядом со мной в машине никто не сидел и под руку не зудел.
Исходя из горького опыта моих знакомых женщин, которые учились водить машину, сидя рядом со своими мужьями и терпя их всезнайское брюзгливое ворчание, я выезжала из дома в пять утра и по свободным шоссе раскатывала, сама делая ошибки и самостоятельно их исправляя. Правда, я слегка погнула бампер об одинокое дерево и поцарапала правую дверцу скользящим ударом о железные ворота нашего гаража, но все же научилась водить машину более-менее сносно.
— На поезде поедешь? — спросила меня Ольга.
— Зачем на поезде? На Симке.
Симкой я окрестила свою «семерку» — чуткое, но взбалмошное создание, которое в самую неподходящую минуту могло продемонстрировать мне свой коварный норов.
«Точь-в-точь как хозяйка», — не скрывая удовлетворения, заметил один знакомый в ответ на мои сетования; я все отказывалась посетить некий однокомнатный рай, куда он меня усиленно зазывал.
Я отвлеклась и не сразу увидела выпученные от удивления глаза моей подруги.
— Ты серьезно?! Едва научилась за баранку держаться! Дальше следовал, как говорили в знаменитой комедии, непереводимый набор слов. То есть если перевести его на литературный язык, как в анекдоте, можно было бы понять, что я вступаю с моей машиной в интимные отношения и знаменитые «серые клеточки» находятся у меня не в голове, а совсем в другом месте.
Это, пожалуй, единственное, что не нравилось мне в моей подруге: любовь к непечатным выражениям. Однажды ее пристрастие чуть не вышло нам обеим боком. При воспоминании об этом случае я до сих пор ощущаю некий холодок под ложечкой.
Был вечер. Я только что прилетела из Италии, где мы с Серджио заключили контракт на поставку новых «Пентиумов». Ольга жила одна — впрочем, как живет и теперь, — снимала квартиру, готовить себе ленилась, потому и уговорила меня пойти с ней в ресторан.
— Может, к нам зайдем? — предложила я. — Отец с матерью пельмени лепят.
— Мне уже неудобно у вас харчиться, — заупрямилась Ольга. — Софья Игоревна скажет: «Опять эта проглотка заявилась!»
