благосклонна.
Адмирал сделал глоток и едва удержался, чтобы не выплюнуть. Напиток черни, солдат и пиратов никогда ему не нравился, но предлагаемая авантюра отдает таким гнусным запахом, что перебить его можно только этим… И шансов не ввязываться нет совсем, иначе не миновать почетной должности козла отпущения. Король требует крови, парламент требует крови, народ… тот ничего не требует. Только Питт предлагает шанс.
Почти в то же самое время в харчевне «Колокольчик и полпинты», что на Нерлингей-стрит, обедали два молодых негоцианта, прибывшие в Лондон утренним дилижансом из Дувра. Оба довольно скверно изъяснялись по-английски, так как являлись уроженцами Ганновера и явно переживали не лучшие времена. А то зачем бы им выбирать заведение не самого высокого пошиба, где из разумной предосторожности и бережливости вилки с ножами прикованы к столам тонкой цепочкой? Впрочем, предполагаемые финансовые затруднения не отразились ни на внешности, ни на аппетите.
– Щей бы сейчас с расстегайчиками, – тяжело вздохнул один из немцев и впился зубами в печенную под чесночным соусом баранью ногу.
– Угу, – согласился другой, с подозрением принюхивавшийся к своей порции. – И по штофу анисовой…
Немного помолчали, ностальгируя по милой сердцу ганноверской кухне, и опять вздохнули – Фридрих Толстенберг и Иоганн Лупехвальд путешествовали почти полгода и успели соскучиться по родной стороне.
– Анисовой тебе? – рассмеялся Иоганн. – Друг мой Теодор, откуда в столь диких местах взяться водке? Обойдемся ромом.
– Ваня, – с укоризной произнес Толстенберг. – Ты не забыл, что Александр Христофорович особо указывал на соблюдение строжайшей конспирации? Так что никаких Теодоров, я Фридрих, и точка.
– Да помню, не ругайся… Лучше о том подумай, как приказ выполнять будем.
– Есть предложения?
А вот этого не было ни у того, ни у другого. Удивительно, но англичане окутали свою возню вокруг вновь создаваемой эскадры такой тайной, что до сих пор оставалось неизвестным даже место ее сбора. Военные корабли просто исчезали без следа вместе с командами, а те, что еще не успели отбыть, охранялись лучше испанских золотых галеонов времен конкисты. Экипажам запрещалось сходить на берег, а шлюпки, привозившие на борт провизию и воду, досматривались морской пехотой на наличие посторонних. И небезуспешно, надо сказать – три матроса с фрегата «Геркулес» и две портовые шлюхи, которых они намеревались прихватить в плавание, болтались на реях с вывалившимися синими языками, напоминая остальным о том, что приказы не обсуждаются.
Явно напрашивался вывод – британцы затеяли очередную пакость. Осталось только узнать, против кого она будет направлена. Если против Наполеона, то черт бы с ним, император Павел Петрович недвусмысленно дал понять, что целиком и полностью одобряет независимую политику Франции и не намерен вмешиваться в любые ее дела, как внутренние, так и внешние. Если, конечно, на то не существует изложенной на бумаге договоренности.
– Слушай, Фридрих. – Лупехвальд положил на стол обглоданную кость и с торжествующим видом посмотрел на собеседника. – А если нам сегодня ночью наведаться к какому-нибудь сиятельному лорду и расспросить хорошенько? Задать вопросы прямо в лоб, так сказать.
– Толку-то? – Толстенберг отрицательно помотал головой. – Неужели ты думаешь, будто болтунам из парламента могут доверить что-то серьезное? Иоганн, это даже не смешно.
– А вдруг? Может, попробуем?
Фридрих назидательно поднял указательный палец и скучным голосом заявил:
– Запустив руку в дырявый карман, не надейся вытащить оттуда серебряный рубль. Э-э-э… в смысле, талер.
Последнее слово Толстенберг произнес громко, и стоявший за стойкой хозяин «Колокольчика и полпинты» мысленно поблагодарил провидение, пославшее столь выгодных посетителей. Люди мало того, что денежные, так еще и крепкие, здоровые! Это не те забулдыги, за которых сержант Симмонс дает по три шиллинга с головы. Тут не меньше фунта за каждого можно выручить! Правда, содержимым кошельков придется поделиться с вербовщиками… Или начать действовать самому, пока посланный с запиской мальчишка не успел добраться до порта?
Все же природная бережливость не позволила предпринять что-то в одиночку. А ну как сержант обидится, не обнаружив кошельков у будущих моряков флота Его Величества, и уменьшит долю? С него станется. А то и вовсе откажется оплачивать выпитое и съеденное немцами во время, так сказать, уговаривания поступить на службу.
Хлопнула дверь, запуская в харчевню новых посетителей, и кабатчик, встретившись взглядом с вербовщиком, привычным движением глаз указал на предполагаемый товар. Симмонс едва заметно, но одобрительно кивнул и громко потребовал вина для себя и троих своих спутников:
– Только лучшего, Сэмми, а не ту мочу, что ты в прошлый раз выдавал за рейнское!
– С каких это пор мое вино стало тебе по карману, Питер? – решил подыграть хозяин. – Или получил долю от сокровищ Голконды?
– Гораздо лучше!
– Наследство?
– Опять не угадал, Сэмми. Я завтра женюсь на вдовушке с изрядным капиталом, а сегодня намерен славно покутить, провожая последний денек вольной жизни! – Сержант Симмонс поклонился сидящим за соседним столом немцам: – Вы не откажетесь разделить мою радость, господа?
Когда в харчевню ввалился громогласный субъект с лицом, кричащим о вреде пьянства и печальных его последствиях, Федор Толстой немного насторожился. А уж когда тот стал перемигиваться с хозяином и пригласил незнакомых немецких негоциантов за свой стол, и вовсе обеспокоился.
– Ваня, готовься, нас сейчас грабить будут.
– Грабить? – Лопухин спрятал улыбку за кружкой. – Не будь банальным, мин херц Фридрих, это не разбойники, а вербовщики.
– Не вижу разницы.
– А она есть, уж поверь мне. Нас сначала напоят до усрачки и лишь потом облегчат карманы. Ну а в нагрузку – уговорят поставить оттиск пальца под контрактом с Королевским Флотом.
– Не понял…
– Во флот вербовать будут, что же непонятного? Посмотри на мундиры – морская пехота.
– Да я про другое. Как они споить собираются, если их всего четверо?
Пока друзья шепотом переговаривались по-немецки, краснолицый успел обидеться на воображаемое невнимание и переспросил:
– Господа окажут мне честь?
Господа оказали, перебравшись за стол виновника торжества. Тут же по знаку Симмонса, так представился незнакомец, кабатчик принес большой бочонок, а оставшиеся неназванными собутыльники с готовностью подставили кружки.
– Погоди, Сэмми, разве я не вина просил?
– Все это так, Питер, но настоящую радость необходимо отпраздновать чем покрепче, а ту кислятину прилично пить лишь на похоронах архиепископа Кентерберийского.
– Он что, умер?
– Пока нет, но, глядя на ваши трезвые физиономии, можно подумать, будто это уже случилось. Так выпейте за его здоровье!
Федор Толстой возразил:
– В первую очередь пьем за короля, храни его Господь! – И, дождавшись, когда кружки наполнятся, спросил у кабатчика: – А вы разве не желаете присоединиться? Или здоровье Его Величества вас совсем не интересует?
Выпили.
– Нет-нет-нет! – закричал Лопухин, когда англичане потянулись к закуске. – Теперь за величие доброй старой Англии! По полной и до дна! Сэмюель, друг мой, не отлынивайте!
