ГЛАВА 12
Станислав Вениаминович Дербенев с самого раннего детства ощущал себя несчастливым человеком. Не с пеленок, конечно, но, едва научившись ходить, он твердо знал — во всем виноваты женщины. И мать, два раза в течение пяти лет поставившая в угол и даже шлепнувшая однажды по заднице мокрым полотенцем, в первую очередь. Но не о ней и не о ее вине речь. Женщины, а тогда еще маленькие девочки, преследовали юного Стасика подобно злому року — били горшком по голове в детском садике, обзывали глистом в школе. Позднее, из-за того, что удалось удачно откосить от армии, величали кастратом. Дикие времена, дикие нравы, дикие люди.
Позднее стало легче — сменилась эпоха, мораль стала гибче, местами совсем истончаясь до полной невидимости, и не служивший человек перестал вызывать у прекрасной половины человечества брезгливую жалость. В возрасте тридцати двух лет Станислав Вениаминович наконец-то расстался с девственностью. Или с целомудрием, он сам не совсем понимал разницу между этими понятиями. Добрая соседка понимала, но объяснить не смогла, в силу давности сего состояния. Но десять долларов, подаренных мамой на день рождения любимому сыну, взяла охотно. Попутно взяла обещание жениться на ней, клятвенно заверяя, что последующий секс будет намного регулярнее и, главное, гораздо дешевле.
Но родная мама выкинула неожиданный фортель — умерла от сердечного приступа в день, когда узнала о предстоящей свадьбе. Стасик стойко перенес удар коварной судьбы, тем более расходы и хлопоты по организации похорон взяли на себя дальние родственники и никогда ранее не виденный отец. Папа потом исчез так же внезапно, как и появился, но перед этим имел продолжительный двухчасовой разговор с сыном. Вот только почему-то вместо денег блудный родитель предложил отпрыску хорошую, по его мнению, работу. Странный человек, не правда ли? Или ему не понравилась будущая сноха?
Смутные сомнения терзали Дербенева ровно месяц, а потом приутихли, сменившись эйфорией от рождения наследника. Впрочем, радость продолжалась недолго, и супруга показала свое истинное, звериное, женское нутро — потребовала денег. Именно потребовала, потому что просить начала гораздо раньше. Утроба ненасытная…
Переезд из маминой двухкомнатной квартиры в коммуналку вблизи вокзала лишь на год ослабил семейные проблемы, а потом все вернулось на круги своя. Ребенка, при виде которого чуть ли не каждый торговец мандаринами шептал «сынок», нужно было кормить и одевать. Кормежка обходилась дороже — тоже утроба ненасытная…
Как ни странно, выход из создавшегося неприятного положения подсказали книги. Тонкие книги в мягких обложках, в изобилии имеющиеся почти на каждом лотке в подземном переходе у Московского вокзала. В них открывали великие истины, рассказывали о прошлом и будущем, о предназначении и предначертании, о духовности, очищении кармы подручными средствами в домашних условиях и прочее, возвышенное и таинственное. Станислав Вениаминович пристрастился к чтению, с одинаковым удовольствием проглатывая «Кощуны Финиста», «Славяноарийские веды», Климова, Трехлебова и Резуна, «Велесовы книги». Перед глазами проплывали космические вайманы[2] предков, потрясающих галактиками, ходили по земле древние боги с гуслями под мышкой, и сама праматерь Сва ласково гладила во сне по голове, благословляя на постижение тайн мироздания.
Но истинным открытием стали произведения писателя со звучной фамилией французского комиссара, рассказывающие не только о духовных выгодах, но и материальном благополучии, приобретаемом на удивление простым и надежным способом. Все элементарно — вы получаете гектар земли… можно и купить, но это как-то по-лоховски. Так, о чем мы? Ага, о земле. Получаете гектар, а дальше уже сама матушка природа начинает заботиться о вас и о вашем пропитании. Ну посудите… сколько стоит пучок щавеля? А если вырастает триста килограммов? Да еще целебные травы. Которые даже сеять не нужно. И сено, продаваемое тоннами всем желающим. Потом подрастет лес, строевой лес, между прочим: мачтовая сосна, лиственница да благородный кедр. Знаете стоимость пиломатериала? А на вагонку его распустить? Каждый владеющий гектаром земли — потенциальный долларовый миллионер. Из-за границы будут приезжать люди и платить деньги только за возможность сделать глоток свежего воздуха. И с завистью смотреть на духовно возвышенных землевладельцев.[3]
Окрыленный открывшимися перспективами, Станислав Вениаминович продал комнату в коммуналке все тем же торговцам мандаринами и, прихватив семью, отправился в Павловский район. Там активистам удалось выбить из местной администрации полторы сотни гектаров заброшенных полей вблизи деревни Дуброво. Дербенев взял себе три. Взял и удивленно огляделся — а где строевой лес? Где луговое лекарственное разнотравье? Где щавель, в конце-то концов? Жизнь в палатке не понравилась с первого дня. И больше всего — жене. Уже через неделю она исчезла, прихватив с собой сына и две трети вырученных за комнату денег. Порождение крокодилов, да…
Да и соседи вели себя несколько странно — что-то сажали, копали, косили траву вокруг участков и заставляли делать то же самое Станислава Вениаминовича. Появившаяся на ладони мозоль окончательно переполнила чашу терпения… Он высказал окружающим все, что думает о них, и уехал в районный центр. Где устроился на первую в жизни работу. Место сторожа на пристани давало крышу над головой — каюту на дебаркадере, а небольшая зарплата и остатки сбережений позволяли покупать книги в мягких обложках и читать, читать, читать… Ведь только в них правда. Люди же, в силу своей ограниченности и невысокой духовности, обязательно все извратят и опошлят, превратив прекрасную идею в ежедневный каторжный труд. Особенно женщины — сосуд и средоточие греха, это они во всем виноваты.
Нет, прекрасного полу господин Дербенев отнюдь не чуждался, и таинственные незнакомки порой посещали его скромную обитель, нанося немалый ущерб финансовому положению. Две даже кое-что оставили на память — лобковых вшей и гонорею. С тех пор — как отрезало. Деньги целее будут, решил Станислав Вениаминович. Да и руки пока не отсохли.
Со временем копились мысли, древние знания, духовная чистота. Именно они, по его мнению, и помогли достаточно безболезненно пережить Нашествие. Ведь твари посланы Великой Живой в наказание за грехи женщин и их подкаблучников, поэтому безопасны для достойного человека. А если кого и сожрали — значит, недостойный. И поделом им, грешникам. С такими убеждениями и вступил в организующуюся дружину князя Павловского Михаила Сергеевича Негодина. Ходил себе по городу с ружьем, наводя порядок среди необразованного быдла, а по ночам все читал, читал и читал… Назначение в рейд на деревню Дуброво воспринял как прямое указание свыше — покарать. Именно в этом поселении выжили нечестивцы, извратившие истинное учение Великого Учителя Владимира с фамилией французского полицейского комиссара.
Пришел карать и наказывать, а тут… Вот ведь незадача-то!
— Он еще живой у нас? — Санек заботливо пнул под ребра пленника, предусмотрительно затащенного в густые черемуховые заросли. — Вон как глазки-то закатил.
Дербенев вжал голову в плечи и инстинктивно прикрыл лицо замотанной в тряпку культей. Левая, здоровая, была привязана к ноге шнурками его же собственных берцев. Замычал, пытаясь выплюнуть изо рта кляп, закачался, держа равновесие на коленях в неудобной позе.
— Сашенька, не бей дяденьку. Вдруг он хороший и сам нам все расскажет? — Лена прижала клинок шашки к шее Станислава Вениаминовича плашмя и ласково заглянула в глаза.
Только она сама знала, чего стоило это видимое спокойствие. Сегодня в первый раз рубила человека, пусть не насмерть, но… До сих пор тошнота подкатывает к горлу и появляется предательская дрожь в коленках. Сашка не видит и не замечает. Для него старшая сестра — воплощение уверенности и целеустремленности. Пример для подражания. Что же, пусть будет так…
Выдернула кляп и нетерпеливо притопнула:
— Ну?
Дербенев молчал, раздавленный случившимся несчастьем — его взяла в плен женщина. Даже еще девочка — он вполне успел разглядеть окончательно не сформировавшуюся фигуру. И длинную косу с заплетенной жемчужной нитью. Жемчуг… плевелы диавольские…
Кровоточащие губы выдохнули:
— Не заключай с демонами союза — полонен будешь, и не твори им добро. Они добро не приемлют,
