что кресло Лежавы укреплено на полу. Ведь в «Гагарине», предназначавшемся только для транспланетных перелетов, собранном на орбите искусственного спутника и не ведающем, что такое тяжесть, а значит, и такие понятия, как «верх» и «низ», некоторые рабочие места, входы и выходы расположены, по нашим земным представлениям, весьма странным образом. Земная жизнь приводит, естественно, к плоскостной архитектуре: невозможно, скажем, жить в комнате со скошенным полом. В земных коридорах двери идут направо и налево. В «Гагарине» шесть кают экипажа расположены вокруг широкой трубы — коридора. Если все космонавты пристегнутся к своим постелям, окажется, что каждый из них по отношению к кому-то другому спит «вниз головой»… Смысл прямоугольной планировки теряется в этом мире. Поэтому большая кают-компания имеет идеальную для невесомости форму — шара. Единственная магнитная ножка кресел, двигаясь по внутренней поверхности шара-комнаты, может занимать в ней любое место. Поэтому в своей обсерватории Леннон работает сидя «на стене».
«Гагарин» лег не курс к таинственному излучателю. Седов откинулся а кресле, потер кулаками глаза, потом тронул кнопку внутренней связи и сказал весело:
— Экипажу перейти на автоматический режим. Спасибо за работу. Вахтенный в командном отсеке — Стейнберг. Остальных прошу на обед…
Из разных отсеков и лабораторий в шаровую кают-компанию «сплываются» к столу космонавты. По дороге они достают из встроенных в стену холодильников пакеты и тубы с едой, опускают их для подогрева в углубления на столе.
Раздолин включает электромагнит стола, тем самым закрепляя на нем вилки, фольгу туб и пакетиков.
— Из всех человеческих свобод самой большой борьбы за себя требует свобода мысли, — говорит Редфорд, отсасывая из тубы гороховый суп. — Нам, летящим к «Протею», так же трудно представить себе иную психологию, иную логику, как несколько лет назад конструкторам трудно было представить, что комната-шар — самое удобное помещение для жизни в невесомости.
— Но почему ты говоришь все время об иной логике и иной психологии? — возражает Раздолин. — А если все у них так же, как у нас?
— А если все, как у нас, — отвечает за Редфорда Седов, — какого же черта они прилетели и гудят во все тяжкие? Если бы ты полетел на другую планету, ты бы разве гудел так?
— Ребята, — перебивает всех Лежава, — а может быть, это гудение — все-таки какой-то рассказ, какая-то информация?
— Но ведь этот англичанин, — отзывается Седов, — забыл его фамилию…
— Когуэлл, — подсказывает Леннон.
— Да, да, Когуэлл. Ведь он же доказал, что никакой модуляции ни по частотам, ни по мощности нет. Представь толстую книгу без единой буквы — чистые листы. Вот это и будет сборник их рассказов.
— А я убежден, что в этой монотонности закодировано что-то, — не соглашается Лежава. — Иначе надо признать…
Биолога перебивает голос Стейнберга из динамика внутренней связи:
— Командир! Я третий. Получается, что мы стоим, а в то же время мы вроде летим… Ничего не понимаю…
Люди в кают-компании замолкли. Седов нажимает одну из кнопок на столе и говорит:
— Я первый. То есть как стоим? Как мы сможем стоять?!
— Ну, получается, что мы не летим вперед, — говорит Стейнберг нерешительно.
— А куда же мы летим? — спрашивает Редфорд.
— Куда-то летим, но не навстречу ему, — недоумевает Стейнберг.
— Погоди, сейчас разберемся…
Они дружно и быстро ныряют в широкий люк, ведущий в командный отсек.
— Мы летели навстречу излучателю, и он был нашим главным пеленгом. Чем мы ближе, тем он слышней — это понятно, — объясняет Стейнберг, когда все космонавты собрались перед пультом. — Вот смещение по частотам за счет нашего движения.
— Эффект Допплера, — говорит Седов.
— Он самый, — продолжает Джон. — Уровень рос. — Он нажимает кнопку, и на одном из маленьких экранов появляется яркая зеленая линия, медленно и ровно текущая в гору. — Вот что было. Потом получилось вот что… — Стейнберг нажал еще одну кнопку, и линия прекратила свой подъем, некоторое время шла ровно, а потом начала медленно и полого ползти вниз. — Получается, что мы вот тут остановились, — Джон ткнул пальцем в график, — а потом полетели куда-то в сторону от излучателя.
— Что показывает земной лазерный пеленг? — быстро спросил Редфорд.
— Что мы уходим от Земли точно по штатной программе. — Стейнберг кивнул на другой экран.
— Все понятно, — вдруг говорит Леннон, всплывая над спинками кресел. — Ответ единственный, но я отказываюсь в это верить! Ребята, неужели это правда?!
Зал центра управления полетами ИКИАНа. На большом, во всю стену экране горит схема; Земля, Луна, пульсирующая красная звездочка излучателя и белый кружочек, медленно ползущий навстречу к нему, — «Гагарин». Прыгают цифры на световых табло:
За рядами пультов — сменные дежурные. У пульта с табличкой «Технический руководитель полета» — Илья Ильич Зуев. Он повесил пиджак на спинку кресла, рукава белой рубашки закатаны по локоть, пуговка на шее расстегнута, и узел галстука приспущен. Вид у Зуева усталый, глаза покраснели, видно, что он уже много часов провел за этим пультом. Илья Ильич задумчиво отхлебывает черный кофе из маленькой чашечки, стоящей прямо на пульте. В зале атмосфера сонная, все идет по плану, и, как это всегда случается, если все идет нормально, напряжение первых часов полета «Гагарина» сменилось некоторой апатией. Поэтому неожиданный громкий и молодой голос звучит особенно резко:
— Внимание двадцатому, двадцать шестому и тридцать первому! Я сто седьмой. Обсерватория в Голдстоне докладывает: с 17:25:43 по мировому времени началось падение мощности сигнала излучателя со скоростью 183,3 киловатта в минуту. Падение стабильно продолжается уже четвертую минуту.
Зуев буквально подпрыгнул:
— Внимание сто седьмому! Запросите Голдстон: наблюдается ли смещение координат излучателя?
— Принято.
— Ну, дела! — выдохнул Зуев. — Неужели улетают?! Именно сейчас! Черт возьми! Но с какой же скоростью надо лететь, чтобы в минуту терять 183 киловатта? Это же уму непостижимо! Стояли, стояли и вдруг рванули!
— Я сто седьмой. Координаты излучателя не изменились. Данные Голдстона подтвердили Паломар и обсерватория в Каракасе.
— Принято, — радостно сказал Зуев. — Спасибо, сто седьмой! Внимание сороковому! При программной скорости «Гагарина» и постоянном падении мощности излучателя какой будет мощность в момент подхода? Жду.
Зуев тронул клавишу на пульте и сказал негромки по-английски в маленький микрофон:
— Кэтуэй! Это я! Как тебе нравится?! Они замолкают! Ты представляешь?
— Надо сообщить ребятам, — отвечает с маленького экрана на пульте Зуева Кэтуэй.
— Уверен, что они уже заметили это!
— Успокой их.
— Сейчас, только получу прогноз.
— Внимание двадцатому! Я сороковой При заданных условиях и расчетной скорости «Гагарина» на расстоянии ста метров от излучателя мощность будет равна нулю.
Зуев снова подпрыгнул:
— Они таким образом дают нам режим причаливания! Черт побери, ну, дела!!!
Все в зале пришло в какое-то озабоченно-радостное движение. Уже и тени прошлой апатии здесь нет. Сообщение о том, что излучатель, так неизменно и бесстрастно работавший все эти сумасшедшие
