неправильные, не предсказуемые логикой предыдущего наблюдения, — не содержали в себе ничего тревожного, опасного и в то же время властно приковывали к себе взгляд, так что невозможно было оторваться от этой невероятной, едва ли даже во сне доступной космической фантасмагории.
15 ноября, суббота. Земля — Космос
Зуев за большим круглым столом в кабинете Центра управления:
— …и как итог, за прошедшие две недели мы имеем лишь весьма натянутое, более чем спорное уравнение энергетического равновесия. Мы не знаем по-прежнему, что это такое: обитаемый корабль или автомат. А мистер Уилкинс, — он кивнул высокому седому человеку за столом, — сегодня справедливо заметил, что это может быть вовсе не пристанище разумных существ, а одно разумное существо, само по себе живущее в космосе и путешествующее без всякой аппаратуры. Сколь это ни фантастично, но и такое может быть тоже. А почему нет?
— А почему да, Илья Ильич? — тихо говорит другой ученый, сидящий против Зуева. — Зачем нам все эти домыслы из фантастических романов? Нам нужны только факты, а не «мыслящие сверхамебы»…
Один из ученых говорит лениво, срезая острым ножичком кончик сигары:
— Давайте честно скажем друг другу: мы все представляли себе несколько иначе. Мы говорили о контакте, а прошло уже 14 дней, и никакого контакта нет…
— Это мы знаем, — перебивает Зуев человека с сигарой. — У вас есть позитивные предложения?
— У меня даже негативных нет, — лениво говорит тот.
Затененный командный отсек «Гагарина». У пульта в кресле один вахтенный — Седов. Маленькие огни пульта чуть высвечивают его лицо. Сначала кажется, что он спит. Но это не так. Он думает.
— Саша… — Из сумерек люка выплывает Редфорд. — Это я…
— А, Ален, садись. — Седов встрепенулся. — Ты что не спишь?
— Я всегда плохо сплю в космосе.
Помолчали.
— Саша, мы все об этом думаем, но опять чего-то ждем, как тогда ждали в подводном доме. Я тоже военный человек и уважаю приказ, но ты же понимаешь, что надо действовать.
— Земля пока молчит, — говорит Седов.
— Что значит — молчит? — раздраженно говорит Редфорд. — Запроси еще раз!
— Зуев не тот человек, которого можно взять кавалерийским наскоком, ты знаешь это не хуже меня, — говорит Седов.
— Что он сказал? — спрашивает Редфорд.
— Он сказал по стандарту: «Гагарин» должен быть на связи и ждать распоряжений». Но, правда, сказал это не стандартным тоном.
— Самое глупое, что может сделать Зуев, — это советоваться с Кэтуэем, — проворчал Редфорд. — Я уверен, когда Кэтуэя рожала мама, он все равно сумел каким-то образом согласовать с конгрессом свое появление на свет…
Кабинет в Центре управления. Круглый стол ученых.
— Кэтуэй предлагает ждать, но я не понимаю, чего мы будем ждать, — горячо говорит Зуев.
— Но ведь ничто и не мешает нам ждать, — говорит человек с сигарой.
— Против этого трудно возражать. — Зуев пожимает плечами. — С другой стороны, ждать мы могли и на Земле. И экспедицию мы отправили не для того, чтобы ждать, а для того, чтобы разобраться, чтобы узнать и понять.
— И мы очень многое узнали, — говорит человек с сигарой. — Контакта нет; это тоже результат. В науке отрицательный результат — тоже результат…
— И опять мне трудно возразить, — все более раздражаясь, говорит Зуев. — Но я хочу спросить: что мне отвечать космонавтам? Единственное предложение, предполагающее действие, пока что исходит от них. Они ждут нашего разрешения уже третьи сутки.
— А кто возьмет на себя ответственность дать им такое разрешение? — спрашивает ехидно старичок в «академической» черной ермолке.
Пауза. И никто не смотрит друг на друга.
— Я, — негромко говорит Зуев. — Я возьму. Я имею на это полномочия моего правительства.
Все повернулись к нему.
— Это большой риск, Илья Ильич, — говорит старичок.
— Кто не рискует, тот не выигрывает, — это человек с сигарой.
Зуев резко оборачивается на последнюю фразу.
— Я не игрок, — говорит он раздельно и строго.
Шлюзовая камера «Гагарина». Редфорд и Лежава уже в скафандрах. Седов, Раздолин и Леннон вокруг них, что-то поправляют, помогают надевать ранцевые ракетные двигатели, обминают скафандры — ведут себя, как родители, отправляющие в школу первоклассника первого сентября.
— Ты подходишь и говоришь на чистом английском языке, — паясничая, говорит Раздолин Редфорду: — Прошу ко мне, в Техас…
— После того, как вы укрепите анализаторы, сразу назад, ни секунды промедления, — в который раз наставляет Лежаву Седов. — Мы не знаем реакции. Никаких облетов, никаких осмотров. Это приказ, Анзор.
— А представляешь, Анзор, — не унимается Раздолин, — они там внутри такие маленькие, пучеглазенькие, как лягушки. Столы накрыты, вас сажают, угощают. А вы одного хмельного лягушонка — цоп в карман, и деру оттуда.
— А если нас самих в карман? — весело спрашивает Лежава.
Вся эта абракадабра, необходимая для нервной разрядки, идет как бы стороной, не касаясь того напряжения, которое чувствуют все — и те двое, которым предстоит выход в открытый космос, и те, которым предстоит ждать их в корабле.
— Ну, ладно, — выдохнул Редфорд, и все сразу посерьезнели. — Пора…
Обнимаются, целуются. Голос Стейнберга из динамика:
— 18:00, командир. Надо начинать шлюзование…
— Мы идем, — откликается Седов.
Кэтуэй в холле отвечает на вопросы журналистов:
— Я обещал, а я сдерживаю свои обещания. Итак, принято решение о выходе двух космонавтов в открытый космос.
Голоса:
— Кто? Кто выходит?
Несколько человек уже рванулись к переговорным кабинам и в телетайпный зал.
— Алан Редфорд первый приблизится к излучателю, а затем Анзор Лежава установит на его поверхности комплект датчиков. Выход назначен на 18:30 по бортовому времени, Леннон и Раздолин будут вести телерепортаж, который вы увидите с гостевого балкона нашего зала…
Потное от волнения лицо Седова у иллюминатора командного пункта. Он хорошо видит, как из шлюзовой камеры медленно выплывают две серебристые, похожие на рыбок фигурки. Редфорд, плывущий впереди, слегка помахал рукой, приветствуя невидимых ему товарищей и миллионы телезрителей Земли. Чуть в стороне позади Редфорда — Лежава. Он держит в руках небольшой контейнер с датчиками.
— Все нормально, Алан, — очень тихо, почти шепотом, говорит Седов в маленькую белую таблетку микрофона, укрепленную у самых губ. — Не торопись; все идет, как надо. Ты только не торопись.
