рассыпаясь в извинениях, прислала тысячу — не было под рукой мелких денег.
Пятого февраля он был уже в Париже.
Хозяйка виллы плакала, расставаясь со своими единственными постояльцами. Ей было жаль денег, да и постояльцы были очень приятными спокойными людьми. Из тех, к кому быстро привыкаешь, да так, что и расставаться не хочется.
«Я непременно воспользуюсь Вашим советом и напишу Юргенсону. чтобы он выслал экземпляр «Онегина» Бюлову. Вообще говоря, я не люблю по собственной инициативе знакомить музыкальных тузов с моими писаниями, но Бюлов составляет единственное исключение, ибо он в самом деле интересуется русской музыкой и мной. Это едва ли не единственный немецкий музыкант, допускающий возможность, чтобы русские люди могли тягаться с немцами в композиции. По поводу предубеждения немцев к нашему брату я вспоминаю, что, кажется, не писал Вам о fiasco, которое этой зимой потерпела моя «Франческа» в Берлине. Бильзе играл ее два раза, и второе исполнение было с его стороны подвигом гражданского мужества гак как после первого раза газеты единодушно выбранили эту несчастную фантазию, а публика хотя не шикала, но отнеслась с холодным и слегка враждебным равнодушием. Отлагая скромность в сторону, скажу, что это в самом деле не что иное, как предубеждение», — еще из Кларана писал баронессе фон Мекк Чайковский.
Гансу фон Бюлову музыка Чайковского нравилась настолько. что он часто играл ее. А понравиться привередливому Бюлову было непросто.
Они познакомились во время турне Бюлова в Россию в 1874 году и после этого некоторое время вели переписку. Чайковский рецензировал фортепианный вечер Бюлова, состоявшийся в марче того же года в Московском Большом театре. «Прежде всего, поражает невероятное техническое совершенство», — писал он.
Бюлов в свою очередь всегда хорошо отзывался о Чайковском. «Он уже не первый раз пишет обо мне весьма сочувственно. Когда он был в Америке (три года тому назад), мы, и даже однажды я должен был заплатить пятнадцать рублей за ответную телеграмму в десять слов, которую должен был послать, чтобы отплатить учтивостью за учтивость. Он там везде играл мой концерт, и по поводу успеха этого концерта и затеялась переписка. В письмах своих он расточал мне такие восторженные похвалы, в сравнении с которыми его теперешний отзыв ничего не значит», — напишет Петр Ильич о Бюлове в январе 1879 года.
— Петр Ильич доволен вами, Владислав Альбертович. Послушайте, что он пишет мне: «Я очень доволен сегодняшними работами Пахутьского. Про пего можно сказать, что это молодой человек с толком. С такими юношами приятно иметь дело. Приятно видеть, что он с каждым разом идет вперед». Мне было очень приятно читать эти строки.
— А мне очень приятно слышать все это от вас. Надежда Филаретовна. И вы, и Петр Ильич очень добры ко мне, — Пахульский покраснел и опустил глаза.
«Какая наглость. — подумал он, разглядывая истертый ковер. — Брать за апартаменты такие деньжищи и не озаботиться своевременной сменой ковров».
Чтобы пауза не выглядела неловкой (от этого Пахульский смутился бы еще больше), баронесса вставила в длинный мундштук вишневого дерева, украшенный искусной резьбой, папиросу и закурила ее, чиркнув спичкой.
Когда-то, в самом начале их знакомства, Пахульский попробовал было чиркнуть спичкой, чтобы дать баронессе прикурить, но был немедленно отчитан ею за «лакейские привычки».
— Что вы себе вообразили, Владислав Альбертович? — гневалась она. — Разве я немощна или у меня рук нет?
— Но этикет… — промямлил несчастный юноша.
— Дурацкие выдумки бездельников, вот что такое этот ваш этикет! — отрезала баронесса. — Всячески принижая роль женщины в общественной жизни, мужчины неуклюже пытаются компенсировать это чрезмерной услужливостью…
Гневная отповедь длилась около получаса, пока добрая Юлия Карловна, которой стало жаль Пахульского, не утащила его к себе под каким-то надуманным предлогом…
— Петр Ильич говорил, что ему удалось найти здесь хорошие папиросы, — к месту вспомнил Пахульский.
— Почем? — баронесса фон Мекк, подобно многим богатым людям, любила швыряться тысячами и при этом сэкономить гривенник-другой на закупке провизии.
— По семи франков за сотню.
— Неплохо, — одобрила Надежда Филаретовна, пуская к потолку кольца дыма. — Надо бы спросить у него, где именно он их берет.
— Я спрошу, — пообещал Пахульский.
— Я сделаю это сама, — ответила баронесса. — Кстати, Владислав Альбертович, что у нас там с местными газетчиками?
— Вот, прошу вас, — Пахульский привстал и выложил на стол перед баронессой несколько листов, извлеченных из кармана. — Простите, Надежда Филаретовна, за то, что бумага помялась. Как впопыхах сунул их в карман, так и забыл там.
— Почему впопыхах? — уточнила дотошная баронесса.
— Я как раз окончил писать, когда вошла…
— Ясно, — перебила его баронесса, пробегая глазами список. — Однако эти французы дорого ценят свой труд. Небольшая хвалебная заметка — две тысячи франков! Грабеж!
— Это же лучшая газета во Франции…
— Я понимаю, Владислав Альбертович, но тем не менее.
— К сожалению, Надежда Филаретовна, я совершенно не умею торговаться, — огорчился молодой человек. — Мне жаль…
— Не переживайте, — махнула рукой баронесса. — Тем более что с этой публикой торговаться нельзя — себе дороже выйдет. Обидятся и напишут такое… Или тонко шпильку подпустят в хвалебной статье, а шпилька это похвалу в издевку превратит. Сообщите им, что я согласна. Только предупредите, что все статьи предварительно должны быть показаны вам для одобрения…
— Вы, должно быть, хотели сказать «вам», а не мне…
— Я сказала то, что хотела! — слегка раздраженно ответила баронесса. — Вы лучше меня разбираетесь в том, как положено восхвалять композитора! Но не забудьте о том, что вся эта кампания должна развиваться постепенно и по нарастающей. Вы поняли меня? И чтобы не единая живая душа не могла связать нашу затею с моим именем!
— Не беспокойтесь, Надежда Филаретовна, — заверил Пахульский. — Я намекнул всем, с кем имел дело, что действую по поручению…
Он замялся. Баронесса затушила папиросу в тяжелой мраморной пепельнице и ждала.
Пахульский все молчал.
— Ну, говорите же, Владислав Альбертович! — подбодрила его баронесса. — Чертовски любопытно — на кого вы сослались? По чьему поручению вы действуете?
— Одного из великих князей…
— То-то же они запросили с вас втридорога! — рассмеялась баронесса. — Однако вы умница! Ваша выдумка хороша — французы обожают громкие титулы! Теперь я могу быть уверена, что все пройдет, как говорил мой батюшка, царствие ему небесное, «без сучка, без задоринки».
Она закурила новую папиросу и сказала:
— У меня есть еще одна столь же деликатная просьба. Вам надо будет встретиться с Колонном. Разумеется, в роли посланца одного из великих князей…
В Париже все же лучше, чем в Кларане. Тем-то и хороши большие города: с одной стороны, они
