горизонт. Возникла совершенно новая шкала предпочтительных жизненных благ. По этой шкале чрезвычайно ценились — еда, тепло, возможность избежать работы».
Насчет иерархии ценностей верно сказано. Раньше Данилов и не представлял, насколько это верно, пока не увидел, как ел один из пациентов в медчасти. Откусит кусок хлеба, зажмурится от удовольствия, медленно прожует и проглотит. Потом откусит сало, так же тщательно будет жевать, будто совершает какой-то важный ритуал. А другой подобным же образом ел шоколад. Отправлял в рот квадратик, отломленный от плитки, не жевал, ждал, пока шоколад растает, затем растирал языком по небу, качал головой и щурил глаза. Было ясно, что человек не просто лакомится шоколадом, а на какие-то мгновения, пусть и считанные, переносится из колонии в свою прежнюю вольную жизнь. Это не просто еда, а какое-то волшебство, пронзающее время и пространство.
«Обыденное становилось драгоценным, — словно прочитав мысли Данилова, продолжал писатель. — Драгоценное — нереальным. Открытка из дома вызывала потрясение. Шмель, залетевший в барак, производил сенсацию. Перебранка с надзирателем воспринималась как интеллектуальный триумф».
Триумф триумфом, но к чему приводят подобные перебранки, Данилов видел не раз. В лучшем случае — оттянут дубинкой, в худшем — отделают и закроют в штрафной изолятор. Да и перебранки-то не получится, больше одного раза огрызнуться осужденному не дадут. Впрочем, может, там, где служил Довлатов, были свои, более либеральные порядки или, может, перебранку устраивали авторитетные зэки, к которым сотрудники стараются относиться мягче?
Надо же, никогда Данилов не мог предположить, что будет вот так, не читать, а прямо-таки препарировать книгу, рассказывающую о местах не столь отдаленных. Интересного про неволю Данилов читал мало. «Остров Сахалин» Чехова, «Колымские рассказы» Шаламова, «Мотылек» (автобиографию французского каторжника) и «Зону».
За «Архипелаг ГУЛАГ» принимался однажды по совету матери, но не осилил. Недавно полез посмотреть, не писал ли чего Солженицын о тюремных врачах, и наткнулся на это: «Тюремный врач — лучший помощник следователя и палача. Избиваемый очнется на полу и слышит голос врача: „Можно еще, пульс в норме“. После пяти суток холодного карцера врач смотрит на окоченелое голое тело и говорит: „Можно еще“. Забили до смерти — он подписывает протокол: смерть от цирроза печени, инфаркта. Срочно зовут к умирающему в камеру — он не спешит. А кто ведет себя иначе — того при нашей тюрьме не держат».
И еще когда-то давно смотрел фильм, про американца или европейца, угодившего в турецкую тюрьму по обвинению в контрабанде наркотиков. Она впечатлила своими жестокостями, а название фильма забылось напрочь. Стивена Кинга с его «Зеленой милей» и «Побегом из Шоушенка» Данилов всерьез не воспринимал, хотя оба фильма ему нравились, и «Граф Монте-Кристо».
Глава десятая
Бумажная любовь
Отбывать срок вообще скучно и тягостно, а если никто не приезжает на свидания, не привозит и не шлет передач, то тяжело вдвойне. Без передач еще и голодновато.
Свидания бывают двух видов — краткосрочные, продолжительностью до четырех часов, и длительные, до трех суток. Свидания — это не просто возможность увидеться с родными и забыть на время про зону, а нечто несравнимо большее, словами непередаваемое. Угрозой лишения свидания от заключенного можно добиться многого.
Краткосрочные свидания с осужденными, отбывающими наказание в исправительной колонии, проходят в длинной комнате, разделенной надвое сплошной, от потолка до пола, решеткой. Она очень частая, с мелкими ячейками, которые исключают возможность обмена предметами, разве что сигарету просунуть удастся. От нее скоро начинает рябить в глазах.
Стены и решетка выкрашены в традиционные зеленые цвета, только стены на пару тонов светлее. На каждой половине — своя металлическая дверь. Двери выкрашены той же краской, что и стены, сливаются с ними, не сразу и различишь.
С обеих сторон к решетке сплошняком приставлены столы, привинченные к полу, которые нельзя сдвинуть. Рядом стоят стулья, которые можно передвигать с места на место. Во время свиданий по одну сторону сидят в ряд заключенные, по другую — приехавшие на свидание родственники. За общением постоянно надзирают сотрудники колонии. Когда в помещении много народу и все говорят, стараясь перекричать друг друга, чтобы слышнее было на противоположной стороне, гвалт стоит ужасный — не каждое слово расслышишь. Сотрудники практически не обращают внимания на то, что говорят осужденные и родственники, больше следят за тем, чтобы ничего не передавалось через решетку. В следственных изоляторах большое внимание уделяется обмену информацией, потому что там содержатся не осужденные, а подследственные, которые при помощи сообщников на свободе могут повлиять на ход разбирательства.
В соседнем помещении, оборудованном двумя сдвинутыми вместе столами и стоящими на них электронными весами, происходит прием передач. Отбывающим наказание в исправительных колониях строгого режима разрешается получать в год четыре посылки или передачи весом до двадцати килограмм. Для находящихся в строгих условиях содержания (в помещениях камерного типа) норма вдвое меньше. Тем, кто отбывает наказание в ШИЗО, посылки выдаются после выхода оттуда.
Сотрудницы, принимающие передачи, традиционно считаются врединами. Здесь действительно можно озлобиться, изо дня в день выслушивая необоснованные укоры, требования, обвинения и даже оскорбления. Приемщицы (их еще называют «дачницы») не устанавливают порядков, всего лишь руководствуются ими в своей работе. Но выслушивать им приходится за всех, кто сверху. Компромиссов обычно не бывает: сказано, что можно и нельзя, значит, так и будет. Сыпучие продукты (например, сахар) должны передаваться в прозрачных пакетах, причем насыпать следует немного, не больше килограмма, чтобы удобно было прощупывать, сигареты — в такой же таре, россыпью, конфеты «раздетыми», освобожденными от фантиков и ссыпанными в прозрачный пакет… Крупы и прочие продукты, подлежащие тепловой обработке, «дачницы» не принимают, потому что осужденным запрещено готовить себе еду. Можно только залить кипятком «бомжпакет» — упаковку с едой быстрого приготовления.
Обычно передают сало, копченую или полукопченую колбасу, сыр, долго хранящуюся рыбу холодного копчения, супы и каши быстрого приготовления, бульонные кубики, растительное и сливочное масло, сахар, сгущенку, конфеты, шоколад, чай, кофе, какао, лук, чеснок, орехи, сухофрукты, хлеб, сухари, пряники, печенье, мед (принимают только прозрачный, не засахарившийся). Консервы в жестяной таре передавать нельзя, сгущенку надо переливать в прозрачную пластиковую бутылку. А то мало ли что закатают в банку…
День обещал быть спокойным, безавральным, поэтому майор Бакланова затянула пятиминутку.
— У меня интересная новость! — объявила она и сразу же начала читать из ведомственной многотиражки «Преступление и наказание»:
— «В ближайшие годы в России будет введено наказание в виде ограничения свободы с использованием так называемых электронных браслетов, которые будут применяться прежде всего в отношении тех осужденных, у кого, по итогам тестирования, окажется высокой вероятность повторного совершения преступлений. По предварительным подсчетам, электронные браслеты будут использоваться в отношении примерно одной трети осужденных к ограничению свободы…».
— Что за браслеты? — никто, кроме фельдшера Бяковского, не стал бы перебивать начальство.
Бакланова, не прерывая чтения, неодобрительно покосилась на него.
— «Браслеты будут трех видов — со стационарным модулем, который позволяет контролировать время пребывания осужденного у себя дома, с переносным модулем, который посредством GSM-передатчика позволяет контролировать перемещение осужденного по какой-либо территории, а также электронные браслеты, позволяющие осуществлять контроль через спутник». Вот такая новость, коллеги.
— Дурацкая идея! — высказался Бяковский.
— Почему? — строго спросила Бакланова. — Идея была одобрена на самом верху, и потому относиться
