— Ара, ты дома? — Самвел от неожиданности упустил миску и та со стуком упала в раковину.
— Ара, да! — съязвил Нюма. — Шел-шел и оказался дома.
— Почему я не слышал?
— Откуда я знаю? — Нюма направился в прихожую, повесил куртку и вернулся на кухню. — Может, ты спал?
Самвел с подозрением покосился на соседа.
— Я тоже думал, что тебя нет дома, — Нюма распахнул дверцу шкафчика и принялся обозревать полки.
— Звонил тот парень, из Эстонии, — Самвел взял полотенце и вытер руки. — Сказал, что Сережке наши вещи понравились. Просит прислать еще что-нибудь.
— Ты по этому поводу принарядился? — Нюма снял с полки пакет с суповым набором.
— Ара, старая рубашка, — ответил Самвел. — Лежит, лежит… Думаю, дай надену; пусть Нюма посмотрит.
— Ну, я посмотрел. Иди снимай.
Самвел усмехнулся. Подозрение, что Нюма хитрит, что он кое-что знает, все росло и росло… Следовало бы ему рассказать, скрытность наверняка набросит тень на их отношения. А с другой стороны, почему он должен посвящать постороннего в личную жизнь. Он не мальчик, чтобы кичиться сердечными успехами. Да и в прошлом не замечал за собой бравады в таких вопросах. Помнится, когда он сблизился с Сусанной, как исходили любопытством его приятели. Особенно из комбината «Дом быта», с одним из них он даже подрался… О чем он расскажет Нюме?! О том, что всегда испытывал слабость к русским женщинам? И когда в прихожей коммуналки увидел, как Вера придерживает ворот халатика, пряча свою грудь, он испытал такое головокружение, что думал, упадет? Вообще, женская грудь всегда была его страстью. Он даже этой стерве Фирке может многое простить из-за ее груди, правда, задница у Фирки плосковата. А у Веры все было точно нарисовано… Рассказать, как наведался в сберкассу и ждал Веру у служебных дверей с цветами? Как напросился к ней в гости, пил чай, под приглядом этого шмендрика Димы? Как уговорил ее прийти к нему домой? И что было потом? Как он восхищался ею и как собрал всю свою волю и силы? А потом боялся умереть, такое было сердцебиение. И совсем забыл о спине…
Так и не решив: поверять Нюме свою тайну или нет, Самвел вздохнул и спросил участливо:
— Ты был в жилконторе?
— Был. Опять эта Галя показала свою симпатию ко мне. — И Нюма рассказал о том, что произошло в жилконторе…
— Вот видишь! — вскричал Самвел. — Я прав — ей небезразлична твоя судьба!
И Самвел принялся убеждать соседа в загадках женской души. В том, что женщина в своем отношении к мужчине, который ей небезразличен, способна на самые алогичные поступки, только не на равнодушие. Точно своей горячностью Самвел пытался внушить соседу, что и он не так уж одинок. И тем более должен понять его, заброшенного судьбой на чужбину. И если сосед знает о его тайном увлечении женщиной из сберкассы, то пусть будет великодушен…
— Ладно! Хватит о дворниках! — грубо прервал Нюма, давая понять, что он ни на грош не верит болтовне соседа. — Что сказал эстонец?
— Назначил встречу у метро «Петроградская», — запнулся Самвел. — На восемь часов.
— Так уже без двадцати!
— Как?! — всполошился Самвел. — Вот зараза. Я просил его прийти к нам домой! Нет, говорит, некогда. Еще сказал, что ваша паршивая собака, написала на его куртку…
Нюма и не знал об этом. Он тогда не провожал эстонца, обиделся на их «сепаратные» переговоры с Самвелом в его комнате. Значит, Точка так отомстила за его обиду. И вновь тоска по собачке сжала сердце.
Самвел, бормоча проклятия по-армянски, ушел к себе, переоделся и выскочил из квартиры с необычной резвостью.
Вот что делает любовный порыв, невзирая на возраст и инвалидность, усмехнулся Нюма, отметив, что Самвел не пригласил его на встречу с эстонцем. Правда, Нюма бы отказался. Ему расхотелось бегать по скупкам и антикварным магазинам. Но почему не пригласил? Ведь пока они компаньоны. Хитрит что-то Самвел, хитрит…
Вода в кастрюле закипала лениво. Ожидание раздражало. Да и какой суп в восемь вечера?! Нюма заменил кастрюлю на чайник и вернулся в свою комнату. Старый костюм с хлястиком на пиджаке вот уже несколько дней отвисал в шкафу, ждал своего часа. Нюма вытащил костюм на свет и осмотрел. И чего его так раскритиковал Самвел? Тоже франт выискался, а у самого приличной пары брюк нет. А те, что есть, времен раннего Брежнева, или, скорее, позднего Хрущева — с широченной штаниной. Да и Фирка хороша! Вместо того, чтобы купить отцу пару приличных брюк, тоже навела критику. А костюм не так уж и плох. Если аккуратно срезать этот школьный хлястик, вообще отличный костюм. Особенно, когда отвиселся…
Нюма вернул костюм в шкаф и посмотрел на телефон. Но трубку не взял. Он чувствовал особое томящее наслаждение, оттягивая момент, когда поднимет трубку и наберет номер телефона кандидата технических наук Евгении Фоминичны Роговицыной. И в то же время он испытывал физический испуг от того, что ему вновь ответит чужой женский голос с акцентом. И сообщит, что Жени нет дома. Это будет уже третий его звонок…
Нюма поглядывал на телефон, точно кот на загнанного в угол мышонка в предвкушении удовольствия. Да и телефон, казалось, отвечал Нюме своими десятью круглыми глазенапами, подзадоривая и усмехаясь. Мол, бери пример с соседа, он тоже не мальчик, а ты даже позвонить не решаешься. И кому? Стародавней знакомой, общение с которой лет сорок назад разрушила ревнивая Роза…
Поэтому дверной звонок на мгновение озадачил Нюму, ему показалось, что это дал о себе знать телефон. Бухтя под нос что-то невнятное, Нюма поспешил в прихожую. Мутное очко дверного глазка рисовало физиономию под лыжной вязаной шапочкой…
— Это я, Дима. — раздался голос шмендрика. — Откройте. Я нашел вашу собаку.
Волнение лихорадило Нюму. Никогда еще он так не проклинал себя за неисправный замок…
Наконец дверь распахнулась. Круглое лицо мальчика Димы лукаво улыбалось. А кулачок сжимал кончик бельевой веревки, которая тянулась к нише со ржавой трубой. В скудном освещении подъезда Нюма видел, как в глубину ниши забилась белая собачонка.
— Точка, Точка, — спазмы сдавили горло Нюмы. — Иди сюда, моя хорошая. Я тебя так искал…
— Боится, — проговорил мальчик Дима. — Бегала по улице. Голодная и холодная. Боится.
— Как боится? — растерялся Нюма. — Точка меня боится? Чушь собачья! Точка, девочка моя! Кто же тебя так напугал? Иди сюда.
— Иди сюда! — прикрикнул мальчик Дима и потянул веревку.
Сопротивляясь всеми лапами, собачка захрипела.
— Постой, задушишь! — вскрикнул Нюма. — Дай мне веревку.
— А где награда? — без обиняков спросил мальчик Дима, пряча за спину веревку.
— Будет тебе награда, шмендрик, — торопливо проговорил Нюма. — Сто рублей!
— Мало! — отрубил Дима. — Столько дней ее выслеживал.
— Где?!
— Везде. По всем улицам.
— Ладно! Прибавлю тридцатку. Сто тридцать, — вздохнул Нюма. — Больше у меня нет, клянусь.
— Так и знал, что обманете, — обиделся Дима. — Хорошо. Гоните деньги. Я подожду.
Нюма предупредил Диму, чтобы тот не тянул веревку, и поспешил за деньгами. Хотя и жалко было, почти треть его пенсии… Вернувшись, он застал Диму в той же позе, с веревкой в руке…
— А другой дядька, который армян, не подкинет награду? — с надеждой сорвать побольше, поинтересовался Дима. — Ведь это и его собачка.
— Не знаю, — Нюма заглянул в нишу. — Он ушел по делам.
— Знаю, по каким делам, — вздохнул мальчик Дима. — К мамке моей вяжется.
Нюма выпрямился и уставился на шмендрика.
— А что?! — продолжал мальчик Дима. — Сам видел.
— Вот тебе раз! — прикинулся Нюма. — Она ему в дочки годится… Сколько ей лет, твоей маме-
