распространялось эмбарго на экспорт на Восток, оказались, очевидно, достаточно полезными. Как выяснилось, они сотрудничали со скрытыми партнерами в США. ФБР принялось за работу и идентифицировало некоторые связи в Силиконовой долине и в некоторых военных исследовательских лабораториях. Меня не полностью информировали о том, что нового дали им мои показания, но один из тогдашних директоров ЦРУ передал мне свою благодарность за предотвращение возможного большого ущерба интересам США и — без дальнейшего объяснения — за «спасение жизни американцев». Действительно ли дело касалось защиты или даже спасения граждан США или это была просто формула вежливости, я не могу с уверенностью сказать.
Затем последовали вопросы о военном потенциале ГДР, о чем я, правда, почти ничего не мог сообщить. Больше пользы принесли вопросы по третьей теме: экономический потенциал Восточного блока. Об этом меня спрашивали больше всего, ведь эта тема долго входила в круг моих непосредственных обязанностей. Аналитики из Лэнгли, как правило, очень образованные и культурные люди, среди которых было много эмигрировавших из Австрии евреев, не могли поверить, насколько плохо обстояло дело с экономикой Восточного блока на самом деле. Они очевидно в большой степени поддались воздействию громкой пропаганды о больших экономических успехах СССР и ГДР. Но я на основании списков на приобретение технологических документов и образцов для народного хозяйства ГДР, чем приходилось заниматься нашему сектору в ГУР, очень точно знал, чего этому самому народному хозяйству не хватало. Нам все время приходилось доставать это шпионскими методами, так как наша собственная наука не могла это сделать. Эти факты создавали довольно ясную картину.
Первую половину дня обычно занимали опросы, а во второй начинались уроки английского языка. Выходить на улицу я мог только со своими телохранителями. Это были два офицера ЦРУ, выведенные с активной службы, которых больше нельзя было использовать за границей. Веселые парни, по вечерам они по очереди еще и занимались приготовлением ужина. Когда пришла моя очередь, я приготовил большого хрустящего жареного гуся, которого мы даже втроем не смогли осилить. Но ночью я услышал подозрительные звуки, доносившиеся с кухни, а утром на решетке гриля лежали только обглоданные кости. Они умели любить жизнь.
В середине декабря 1980 года меня оставил мой «куратор» из БНД. Он вернулся домой, ведь Рождество лучше всего проводить дома. С тех пор мною занималось только ЦРУ. Его интерес концентрировался все больше на отдельных людях. Среди них был профессор физики Альфред Цее. Я знал его еще со времен учебы в университете Карла Маркса в Лейпциге. Там он работал на кафедре, на которой я писал свою диссертацию. Цее был членом СЕПГ, но не особо усердствовал в политической сфере. После того, как я решил перейти на другую сторону, я систематически проверял всех знакомых мне физиков, являвшихся членами партии, на предмет их возможного сотрудничества с госбезопасностью. Удивительно, что тогда никто не заметил, как мне удавалось пользоваться регистратурой МГБ далеко за пределами моей официальной компетентности, напротив, это посчитали особенным рабочим рвением. (Только после моего ухода все мои прежние действия подверглись проверке и наткнулись на множество запросов, аккуратно перечисленные в следственных досье, чтобы предупредить лиц, которым могла угрожать опасность.) На наши запросы в отдел регистратуры XII МГБ мы, как правило, получали ответы, какое из служебных подразделений вело и регистрировало то или иное лицо. Так я получил четкий обзор, кто работал на Штази, а кто нет. Позднее Федеральная разведывательная службы на основе этих сведений несколько раз попробовала выйти на контакт с этими людьми и даже пыталась завербовать — в нескольких случаях даже небезуспешно.
Альфред Цее проходил по регистрационным спискам южноамериканского отдела ГУР, в частности, по линии Мексики. Это заинтересовало также и ЦРУ. Как выяснилось, он уже попадал в поле зрения ЦРУ и ФБР. Его длительная работа в университете Пуэблы в Мексике тоже привлекла их внимание, ведь он также принимал участие в конгрессах Американского физического общества в США и посещал американские научно — исследовательские учреждения. Теперь благодаря моим документам их подозрения получили реальное подтверждение. По моим предположениям ЦРУ после этого определенно пыталось вступить в контакт с профессором Цее. Насколько я понимаю работу разведок, его, вероятно, пытались шантажировать, поставив перед альтернативой: либо согласиться сотрудничать с американскими спецслужбами либо попасть под суд по обвинению в шпионаже. Не знаю, чем все закончилось, но профессор и в будущем мог спокойно путешествовать из ГДР в Мексику и обратно. Но в МГБ насторожились и начали его проверку, которая, правда, выявила лишь «карьеристское и мелкобуржуазное поведение». Он был одним из малочисленных успешных неофициальных сотрудников, которых ГУР могло отправлять в США, поэтому его точно не хотели терять. Но через какое?то время Цее действительно угодил между всеми фронтами, и началась опасная игра, о которой я, правда, узнал лишь спустя много лет. В ноябре 1983 года Цее был арестован ФБР в Бостоне во время его очередного приезда в США. Посольство ГДР сразу же побеспокоилось о верном патриоте и заплатило залог в полмиллиона долларов, чтобы профессора освободили. Для ГДР это была удивительно большая сумма. В июле 1984 года Цее действительно освободили, но 21 января 1985 года он попросил передать в посольство ГДР, что он попросил политического убежища в Америке. Можно было только гадать, превратился ли достойный патриот в предателя или перешел на другую сторону по требованию МГБ. Цее признался в шпионаже в небольших масштабах и был за это приговорен судом 4 апреля 1985 года к восьми годам тюремного заключения.
Сравнительно строгое наказание, очевидно, было задумано для повышения его цены на случай запланированного обмена агентами. В ГДР в то время сидели в тюрьмах двадцать пять агентов ЦРУ, которых рассчитывали обменять на четырех важных агентов ГДР на мосту Глиникер Брюкке в Берлине. Обмен состоялся 11 июня 1985 года при посредничестве известного восточногерманского адвоката доктора Вольфганга Фогеля. ГУР вернуло своего потерянного сына назад и больше его не отдавало. Профессор Цее, получивший работу в Техническом университете Дрездена, так и не получил права на выезд за границу, несмотря на многочисленные приглашения. Запрет был отменен лишь 29 ноября 1989 года — Берлинская стена к тому времени уже три недели как пала.
В ЦРУ за меня отвечал специальный отдел, занимавшийся помощью перебежчикам и отозванным из?за границы агентам в их интеграции в нормальную американскую жизнь, так называемый Resettlement Department. Его сотрудники должны были подготовить меня к существованию под другой фамилией. Сначала нужно было подобрать незапоминающееся новое имя. Мы обсудили разные варианты и выбрали в результате имя «Клаус — Петер Фишер». Под этим именем я живу до сих пор. Привлекательным в этом варианте было то, что фамилия «Фишер» есть и в немецком, и в английском языке, хоть и пишется в одном случае с «sch», а в другом с «sh». Имя Клаус — Петер можно писать через дефис или раздельно, или вообще использовать то одно имя из двух, то другое. Местом рождения избрали Будапешт, раз уж я благодаря моей жене знал венгерский язык.
Следующий вопрос оказался намного сложней: где будет мое следующее место жительства. Я мог достаточно свободно выбирать себе место проживания в США, нежелательны были разве что прибрежные города, где была возможность случайных встреч с немецкими туристами. Так как я практически ничего не знал об Америке, я спросил совета. — О, есть прекрасное место — город Сент — Луис на реке Миссисипи в штате Миссури в самом центре США, — подсказали мне. В моих ушах это все прозвучало как что?то в духе «дальнего дикого Запада» и романов Джеймса Фенимора Купера, настоящих американских приключений. Ни минуты не раздумывая, я согласился, из?за чего впоследствии не раз сам себя ругал. Я получил информационные материалы о Сент — Луисе и узнал, что в этом городе размещаются главные офисы крупнейших мировых концернов, в частности важных фирм военной промышленности вроде «Дженерал Дайнемикс» и авиастроительного концерна «МакДоннелл — Дуглас», а также сети пивоварен «Анхейзер — Буш» и производителя биотехнологических продуктов «Монсанто». Кроме того, там было несколько высших учебных заведений, из которых я мог подобрать что?то для своего образования.
В середине января 1981 года мы приземлились на Миссисипи. Таксист дружелюбно спросил нас, везти нас прямым или самым быстрым путем. Не успел мой сопровождающий высказать свое мнение, как я выбрал прямой путь и удивился изумленному взгляду водителя. Вскоре я понял почему. Такси съехало с шоссе и углубилось в трущобы пригородов: разрушенные дома, черные дыры на месте выбитых окон, обломки и мусор в палисадниках, горящие бочки с бензином на краю дорог. Эта сторона Америки была для меня совершенно новой. Я постепенно догадался, с чем я связался. Наконец мы доехали до отеля «Мариотт», где временно остановились, чтобы подыскать мне жилье и разобраться с формальностями в
