Билефельд и Дортмунд, пока мы не достигли, наконец, Гельзенкирхена. Нас встречала не самая солнечная сторона Германии, но, все же, значительно более высокое благосостояние очень бросалось нам в глаза. Меня, в отличие от попутчиков, интересовали не столько деловые расходы, сколько почтовый ящик поблизости, куда я мог бы незаметно бросить свое письмо. Еще незадолго до выхода нас проинструктировал старший нашей группы, капитан Арно Мауэрсбергер: — Товарищи, мы будем держаться вместе, никому не удаляться от группы!
После короткого осмотра центра города мы вместе отправились поесть в знаменитый «Дом Ганса Сакса», где обед считался самым недорогим в городе. Нам любезно предоставили по 10 западных марок на питание, но я еще хотел выполнить поручение моей жены и купить бутылку западного шнапса. В кафе после одного дозволенного нам бокала пива я сымитировал желание выйти в туалет. Туалеты находились в направлении выхода, а снаружи на улице в нескольких метрах стоял почтовый ящик федеральной почты, который я заметил, еще заходя в кафе. Чтобы бросить в ящик письмо мне хватило нескольких секунд, и прежде чем все остальные коллеги снова потянулись к стакану, я уже опять сидел на своем месте.
Так я сделал самое важное для себя в этот день и теперь мог спокойно предаться туристической программе, которая включала, в частности, посещение Львиного парка графа Вестерольта. Немецкий дубовый и буковый лес и в нем большие кошки из Африки и Индии. Но накануне прошел дождь, и поэтому Царь зверей лежал в грязи по самые уши. Я спрашивал себя, зачем нужны такие издевательства над животными.
Тот футбольный матч оказался тяжелым разочарованием. Команда ГДР под руководством тренера Георга Бушнера проиграла голландцам с их гениальным капитаном Йоханнесом Кройффом со счетом 0:2. Мы, официально посланные «болельщики», как и положено, делали все возможное, чтобы поднять настроение нашим игрокам, но это мало помогло. Затем мы снова пошли к нашему специальному поезду, чтобы ночью вернуться домой, на родину всех прогрессивных немцев.
Еще незадолго до границы при проезде через Кёнигслуттер я вдруг почувствовал сомнение. Действительно ли я правильно оценил, на что только что решился? За измену в ГДР полагалась смертная казнь. А то, чем я собирался заняться сейчас, считалось государственной изменой и шпионажем с особыми отягчающими обстоятельствами. На помилование не стоило и рассчитывать. Если бы я вышел на следующей остановке в Хельмштедте, то моя жизнь была бы вне опасности. Но что будет с моей семьей? Я встряхнулся, и тогда все мои сомнения исчезли. Кто сказал «A», должен сказать и «Б». Бог ненавидит трусов. Этими пословицами я пытался придать самому себе храбрости. С их помощью мне и позже не раз приходилось изгонять из моих мыслей страхи и сомнения.
В бюро мы ничего не могли рассказывать о нашей прогулке под чужими именами. Мои коллеги по реферату предполагали, где я был, и хотели бы узнать подробности, но им пришлось удовлетвориться моим соответствующим инструкции ответом: — Я был в отпуске и ловил рыбу. И это даже не было полной ложью.
Только, к сожалению, никто не клюнул на мою удочку. День, когда свет должен был погаснуть в небоскребе, прошел без какого?либо видимого знака. Я как зачарованный и в следующие дни пристально смотрел по вечерам в указанное время на здание, но ничего так и не произошло. Под различными предлогами я получил доступ к последующим воскресным приложениям «Ди Вельт», но никто не хотел продавать красивых щенков афганской борзой. Примерно через шесть недель я сдался. Моя попытка не удалась. Как мне позднее сообщили в Федеральной разведывательной службе, мое письмо так никогда и не попало к ним. Вероятно, избранный мною адрес отправителя все же не был правильным выбором. Ответственный за прием корреспонденции служащий суда, пожалуй, счел странные колонки чисел из психиатрической больницы какой?то глупостью и выбросил его. Он просто не хотел, чтобы коллеги из БНД смеялись над ним. Как бы то ни было, мне снова пришлось начинать с нуля.
ПОВСЕДНЕВНАЯ ШИЗОФРЕНИЯ
Внутренне я уже ориентировался на то, что стану в будущем слугой двух господ. На одной стороне МГБ, а конкретно Главное управление разведки, а на другой стороне БНД из Пуллаха под Мюнхеном, где еще ничего не знали о привалившем им счастье, о том, что они смогут располагать источником информации в самом центре разведслужбы противника. По отношению к моему непосредственному окружению я не чувствовал никаких сомнений относительно моей будущей работы также и для другой стороны. Там вряд ли был кто?то, кого я искренне уважал. Единственным исключением был наш действительно всеми почитаемый шеф — генерал — лейтенант Маркус Вольф. Он на самом деле являлся привлекательной личностью, настоящим интеллектуалом, одаренным харизмой и всем тем, что необходимо для настоящего руководителя. Собственно, именно потому он не «вписывался» в ряды туповатой и серой верхушки СЕПГ. Мне казалось, что ему, как и мне, тоже приходилось страдать от ежедневного идиотизма ГДР, только он, очевидно, еще надеялся на то, что в ГДР однажды восторжествуют разум и рациональность. Это, пожалуй, объединяло Маркуса Вольфа с его братом Конрадом, который, будучи Президентом Академии искусств, все время пытался смягчить давление сталинского догматизма и явно страдал от глупости и надменности геронтократов из партийной верхушки. На них обоих такие грубые и неотесанные типы как Эрих Мильке наверняка производили отталкивающее впечатление. (Я почувствовал полное удовлетворение, когда после падения Стены бывший министр госбезопасности отправился в тюрьму за убийство в спину двух полицейских еще в тридцатые годы.)
В середине семидесятых годов мне в моем положении, которое я сам для себя избрал, нужно было решать три задачи:
Во — первых, я должен был выполнять свою обычную работу офицера разведки ГДР и выполнять ее как можно лучше. Это было необходимо, чтобы прикрыть мой тыл. Ведь к успешному сотруднику у начальства, конечно, возникает гораздо меньше вопросов, чем к неуспешному. Если разведчик не мог показать своих достижений, то сразу возникал вопрос: он не может или не хочет? То, что я мог, это уже было известно, потому при отсутствии результатов меня бы заподозрили, что я не хочу, а это вызвало бы вопросы о моих политических убеждениях, или, еще хуже, о недостаточной «классовой ненависти». Да, классовая ненависть была у нас обычным понятием, у нас не было противников, а только враги, а их нужно было ненавидеть. Потому в понимании МГБ классовая ненависть принадлежала к основным чертам личности каждого настоящего коммуниста. Но успешная работа представлялась мне нужной и полезной не только по этой причине. Ведь каждый завербованный мною неофициальный сотрудник, каждая полученная с Запада информация давали мне возможность двинуться на шаг дальше. Я получал доступ в моем отделе к гораздо большему количеству дел, мне доверяли более важные задания. Все это в будущем пошло бы мне на пользу. Кроме того, я по своей природе не любил халтурную и скучную работу.
Во — вторых, я поставил себе задачу через круг моих непосредственных обязанностей собрать как можно больше информации о Министерстве госбезопасности вообще и о связанных с ним военных сферах. Чтобы добиться этого мне показалось разумным проявлять свою активность в партийных структурах СЕПГ, там я порой узнавал о вещах, рассчитанных даже на уровень лиц, принимавших политические решения. Потому я постоянно держал глаза и уши открытыми, анализировал обрывки информации, пытался, насколько возможно, составить из этих обрывков оценки ситуации и запоминал их. При необходимости я делал и пометки, которые прятал в междуэтажном перекрытии в используемой мною конспиративной квартире «Бург» («Замок»). На более — менее регулярных попойках в кругу коллег я напрягал слух, ведь как раз в таких обстоятельствах рассказывались самые разные истории и сплетни, из которых можно было извлечь достаточно много полезного. Только один пример: в 1976 году мой коллега и будущий начальник реферата Петер Бертаг ездил на конспиративную встречу в Прагу. После возвращения он с гордостью рассказывал мне, что у него там была возможность попробовать материал одного западного агента, о котором я знал, что он играет ключевую роль в так называемой венской резидентуре. После моего ухода в 1979 году этот клочок информации помог мне идентифицировать главного агента этой важной агентурной группы, работавшей в области научно — технического шпионажа. (Но об этом позже.)
Насколько важными бывают на первый взгляд чепуховые вещи — это нам вдалбливали во время учебы и работы снова и снова. В качестве примера нам рассказывали поучительную историю легендарного
