заново.
Просьбу монастырских духовных лиц военные выкушали вежливо, с ироническими улыбками. Без колебаний они согласились принять на борт Ивана-мясника и Сашку, старца же с переломом ноги отказались взять наотрез.
— Товарищ ваше благородие! — взмолился отец Афанасий. Врач и военный в фуражке снисходительно усмехнулись. — Дозвольте объяснить вам всю трудность положения. Пароходы, как изволите знать, ходят произвольно и пассажиров без удостоверений и особых бумаг почти не берут. А вы изволите видеть перед собою праведного старца, святой жизни подвижника. Его у нас, почитай, каждый малый ребенок знает. Окажите православным христианам божескую милость, довезите его только до Костромы, там есть монастырская ипатьевская больница для престарелых монахов и священников. Неужто не найдется местечка для немощного?
— Да местечко-то, может, и нашлось бы, — в раздумье сказал доктор. — Наш фельдшер в донесении предупредил нас о ваших больных. Но у нас мало санитаров и нет сиделок, а ведь вашему старику нужен уход. Примем только с провожатым. Пошлите с ним одну из ваших нянь.
Отец Афанасий только руками развел. Мать-казначея напомнила, что до Костромы недалеко, всего-то верст до сотни, пароход к ночи уже будет там…
— Да ведь ночью на пристани мы вашего старика не бросим! — проговорил врач сурово. — Кто его до вашей богадельни доставит? Без провожатого не возьму.
И тут Макарка, стоящий почти рядом с носилками старца, явственно услыхал тихий голос самого отца Савватия. Доселе он находился как бы в забытьи, но вдруг очнулся и внятно произнес:
— Пусть Антонина проводит. Антонину с нами пошлите.
Лишь теперь Макарка обратил внимание на младшую няню и узнал в ней ту самую молодую послушницу из хора, что давеча так сильно испугалась на пристани за смелого пловца Сашку.
Мать-казначея взволнованно зашепталась с отцом Афанасием. Тот, прокашлявшись, смиренно произнес:
— Послушница Антонина молода еще, два года всего, как из мира пришла, послух приняла. Рановато ее одну снова в мир посылать. Лучше уж мать Софию в сиделки тебе дадим.
Старец Савватий замотал головой на тонкой шее и руку поднял:
— Говорю вам, а вы внемлите! Без Антонины не поеду. Терпением богата, душою сильна, хоть и разумом незрела. Что другой силой не возьмет, то она лаской у бога выпросит. Отправляйте с Антониной, а не то назад несите! Не поеду!
— Да пускай ее едет, по мне, — махнул рукой отец Афанасий. — Чай, при старце поедет, не «одна.
— А назад как? — волновалась мать-казначея. — Одной? Мыслимое ли дело в такую пору лихую?
— Назад ей одной ехать не надобно. Чай, главный наш священник, протоиерей отец Николай, ныне там пребывание имеет. Дела у него в Костроме. Вместе и возвернутся, а там, даст бог, и Савватий поправится.
Пока монастырские спорили, пароход дал долгий гудок. Военные сошли с мостков и стали усаживаться в лодке. Солдат-санитар взялся за весла.
— Стойте, стойте! — хором закричали и женщины, и отец Афанасий. — Погодите отваливать! Поедет, поедет с нашими больными провожатая! О господи, благослови рабу свою Антонину на подвиг сей!
От русинской пристани монастырские поднимались наверх по стремянке. Далеко отстала от всех только Сашкина мать, старуха Овчинникова. Когда все остальные поравнялись с домиком, где жил Макар, на крыльцо вышла хозяйка, попадья Серафима, Макарова двоюродная тетка.
— Отправили никак? — закричала она. — Значит, верно Иван-мясник предсказывал?
— Ох, матушка Серафима, отправили! — сокрушенно ответила мать-казначея. — Видит бог, только отец Афанасий уговорил меня сестрицу Антонину в Кострому с ними отпустить.
— Как… сестрицу Антонину в Кострому? — ахнула попадья. — В уме ли ты, мать? Настоятельницы любимую послушницу!
— Старец велел, Савватий. А наши не воспротивились… — мать-казначея заплакала.
— Ну, беда! Что-то мать-игуменья скажет! Ведь этот-то Александр-то Овчинников… тоже поехал?
— Да сие несущественно, матушка Серафима, — вмешался отец Афанасий, озираясь через плечо на бредущую следом старуху Овчинникову. Нынче же вечером они в Кострому прибудут, а может быть, его еще и в Кинешме в какой-нибудь лазарет сдадут. Двигаться он не способен, мучения какие терпит, ведь рана большущая!! Что ж худого, коли подаст ему сестрица Антонина в пути глоток воды испить? Ведь старец-то рядом… А из Костромы супруг твой, отец Николай, ее назад привезет. О чем же тут плакать?
— Ох, боюсь, ладно ли вы сотворили! Чует сердце, не к добру поездка эта!..
…Дома обе женщины, Макаркина мать и попадья-хозяйка, сторонясь мальчика, целый день тихонько обсуждали отъезд раненых и сестрицы Антонины с ними. Вечером же, помолясь поспешнее обычного, женщины не разошлись по своим комнаткам, а удалились вместе в теткину светелку. Макаркина постель была у самой стенки, и разговор весь был ему явственно слышен. На всякий случай мать заглядывала даже за перегородку, прислушивалась к дыханию сына. А Макар еще в корпусе развил до совершенства немаловажное искусство притворяться спящим.
— Набегался за день! — сказала мать. — Спит наш «помещичек». Не услышит… Экие же чудеса бывают на свете, как поглядишь вокруг! Ну, и послушница Антонина! Кто бы мог подумать! Годы совсем юные, а уже успела, бедная, и страдания претерпеть. Очень даже ей посочувствовать можно…
— Вот так-то милая, — нараспев подтвердила попадья Серафима. — Так у них завсегда и бывает, у богохульников образованных, вольнодумных. Породили девку, кинули в мир и… потеряли. Спасибо, обитель святая дите пригрела, приголубила. Ведь отец-то ее, послушницы нашей Антонины, Сергей Капитонович Шанин, и сказать грех, кто:
…Не все понял Макар из долгого повествования яшемской попадьи, но жизнь послушницы Антонины узнал во всех подробностях. Смутно, уже на краю сонной бездны подумалось ему, что живут люди на свете будто не по своей воле-выбору. Гнет их какая-то жестокая сила, и трудно вырваться человеку из цепких щупалец злой неправды. Неужто в мире зло сильнее правды? Одна она для всех или у каждого человека — своя? Знает ли человек, какая правда ему нужна?
Мать вернулась, с хозяйской половины только под утро и сразу заметила открытые глаза сына, его настороженный взгляд, синеву усталости вокруг глазниц.
— Что с тобой, Макарушка? Или приснилось что дурное?
— Скажи, мама, — выговорил сын с трудом, потому что до сих пор не пробовал задавать такие вопросы. — В чем для людей правда? Почему дурные люди должны мучиться только на том свете, а хорошие мучаются на этом?
— То божий промысел за людские грехи, — подумав, ответила масть. — А правда для людей — в боге.
— А как ее узнать? Как самому поступать по правде?
Лицо матери, сперва удивленное и смущенное, стало принимать выражение значительное, почти торжественное.
— А ты в душе своей к господу обратись, спроси, как по его воле поступить. Или у служителя божия ответа спроси. Что тебе духовный отец подскажет, то и будет правдой. Уж тут господь до ошибки не допустит… Только сейчас рано еще, до солнышка поспи!..
Глава вторая
