Кошмарный принц

долгожданный сон. Сон был навеян прочитанными главами, и концовка оказалась настолько смазанной, насколько не дочитан роман; яркой стала лишь последняя молниеносная сцена: кто-то вошёл в кабинет- студию, быстрой тенью приблизился к диванчику и тронул за плечо уснувшего с книгой смотрителя.

Издав сдавленный крик, Виктор Ильич пробудился. За окном светало. Он потёр плечо, к которому Некто

Кошмарный Принц?

из сна прикоснулся.

Когда из памяти выветрились последние обрывки сна и воспоминания о тени,

Кошмарного Принца?

тронувшей за плечо, поблекли, Виктор Ильич спохватился и глянул на будильник «Восток». До открытия музея оставалось чуть меньше получаса. Как хорошо, что его вовремя разбудил

Кошмарный Принц

яркий фрагмент сна! Смотритель поторопился привести кабинет в порядок, чтобы успеть встретить охрану одетым.

…Виктора Ильича знали в городе многие, и к их числу плюсовались продавцы в книжном магазине. Ехать в соседний город и терять полтора часа в один конец очень не хотелось. Но и придумать ничего лучшего Виктор Ильич не мог. Попросить какого-нибудь пацаненка или девчушку купить ему книгу казалось глупой затеей. Дети сейчас задают много вопросов, логичных вопросов, и что он, нормальный дееспособный мужик, ответит, когда спросят, почему сам не зайдешь и не купишь? А дочитать начатый роман требовалось сейчас… Просто вынь да положь!

Смотритель купил билет на автобус.

Весь обратный путь он зачитывался книгой. Явившись в музей, рассеянно поприветствовал тех, кого не видел сегодня (раздраженно подумав, зачем нужно обязательно здороваться, если всё равно видишься каждый Божий день? здоровее всё равно не будешь!) и ушёл на балкон. Виктор Ильич задался целью дочитать роман до закрытия.

Эпилог ошеломил. За свою жизнь Виктор Ильич перечитал немало книг. Были среди них и «Восставший из ада» Оларда Диксона, и «Палачка» Павла Когоута, и «Семь шагов к сатане» Абрахама Меррита. Даже «Хирург» Тесс Герритсен был без содрогания прочитан Виктором Ильичом. Но эта книга!.. Она шокировала захватывающей небрежностью повествования, отсутствием лояльности к героям и характеристикой зла. Тут не было компромиссов и надежды на благополучный исход. Казалось, книга должна, обязана сочиться кровью и смердеть тленом. Зло танцевало джигу на изодранном лоскуте стяга добра. С омерзением Виктор Ильич отшвырнул книгу Кошмарного Принца в дальний угол балкона. О, теперь он знал почему — Кошмарный Принц! Знал не понаслышке. И не в силах поверить, что такие книги писал Юрка Клинов, добрый молодчик, всегда радовавшийся приходу в гости близкого друга семьи. И не в силах поверить, что такие книги нравятся миллионам читателей как в России, так и за рубежом. И не в силах поверить, что такие книги допустили в массовый тираж.

Виктор Ильич был потрясён до глубины души.

Он посмотрел на небо; к заходу солнца дневной ультрамарин подернулся серой дымкой.

«Имного он успел написать?

Достаточно, чтобы о нём не забыли ещё лет десять», — вспомнился разговор с мужем Надежды Олеговны.

— Насколько же ужасны оставшиеся неизданными рукописи? — спросил себя Виктор Ильич.

— Насколько же ужасно должна закончиться история, которую пишу я? — задал он новый вопрос.

«До покупки стола добро всегда побеждало зло».

— Я прочитал последнюю книгу. Теперь должен прочитать первую, — решил смотритель и покинул балкон.

Он понятия не имел, что даст выявленная разница между финалами первой и последней книг, но понять хоть что-то вероятность была. Неужели Юрке нужна была такая бешеная популярность? Неужели он настолько тяготел к славе, что культивировал могущество зла, забыв всю прелесть свершения дел добрых? Виктору Ильичу не верилось, что Кошмарный Принц имел сношения с сатанистами или подобными сектами: сама мысль — несуразица. Клинов всегда находился на виду у общественности, каждый шаг (несмотря на затворничество) вплоть до гибели становился темой в прессе и вести двойную жизнь он не мог физически.

А может, всё-таки мог?

Может, второй его жизнью был «древний» стол? Потому ли он и умер холостым, что присутствие постороннего в творческом процессе влечёт потерю тонкой нити мысли, связывающей писателя с музой? Или же присутствие постороннего помешало бы открытию портала с теми мирами, истории которых записывались Юрой Клиновым от руки? Что творилось с ним, когда он строчил по бумаге ручкой «Waterman»? Сопровождала ли его «отключка», как смотрителя или он внимал кому-то,

потусторонним голосам?

пребывая в здравом уме и твёрдой памяти? Был же момент у Виктора Ильича, когда он царапал на листе «верни щепу» при этом всё осознавая, но не контролируя своё тело…

Чересчур много вопросов для одного вечера!

Виктор Ильич немного боялся закрытия музея, боялся снова быть наедине с бузиновым столом, с возможностью сесть за бузиновый стол. Боялся, но в то же время очень хотел. Так, наверно, в пору мужского созревания он чувствовал себя, оставаясь один дома наедине с пожелтевшим черно-белым фотоснимком полуобнаженной женщины, спрятанной отцом в книгу Степана Злобина «Остров Буян». Он знал, заниматься рукоблудием — грех, но партия уверяла, что Бога нет, и «грех» заменён словом «плохо». А делать плохо можно, если осторожно, главное, чтобы никто не догадался. И вступавшие в схватку противоречия меркли перед желанием заняться этим, с уверением, что этот раз — точно последний! Виктора Ильича передернуло от воспоминания юной слабости и параллелью, проведенной к ситуации сегодняшней.

— Я делаю это, чтобы разобраться, — абы как заверил себя смотритель.

И пошёл к кабинету-студии.

Глава 18

Ступала ли здесь нога человека, диггера, думал Егор. Он много о чём думал, лишь бы не об окружающей темноте. Нет, темноты он не боялся и всегда смеялся над бледнеющими друзьями, когда в поисках приключений они залазили на чердаки и в подвалы. Просто-напросто темнота здесь давила своим постоянством и нескончаемостью, всё равно, что водить в жмурках, а он ненавидел жмурки. Чем дальше мальчик углублялся в пещеру, которой, видимо, не было конца и края, тем более сырым и спёртым становился воздух. Егор потерял счёт времени и изрядно замаялся. А когда машинально — чтобы висел удобнее — тряхнул рюкзак, застыл в ужасе. Потому что от дёрганий фонарик пару раз мигнул и потух. Ругаясь, мальчик принялся щёлкать по нему, отвертывать и завертывать головку в надежде, что контакт между пружинкой и четырьмя «таблеточными» батарейками возобновится хотя бы в ничтожной доле. Но тщетность манипуляций приводила лишь к панике. Тот хилый неоновый лучик уводил от мыслей об одиночестве, теперь же чувство потерянности накрывало лавиной, кромешная тьма ощущалась каждым миллиметром кожи, приводя к дезориентации. Егор закружился вокруг своей оси, неизвестно что пытаясь увидеть. Может быть, проблеск света конца пещеры? Нет, на это он мало рассчитывал. В детском сознании услужливо всплыл фрагмент из мультфильма «Ну, погоди!», где Волк с Зайцем оказались в трюме парохода и мигали круглыми глазами в полной темноте. Егор хотел разглядеть глаза чудищ, окруживших его — насколько приблизились ненавистники света Божьего. Вглядывался до слезливой рези в глазах, но ничего не увидел. И от этого не стало менее страшно.

Вдруг Егор понял, что, кружась, сбился с пути. Куда же нужно идти? Горе-путешественник осторожно попятился, размахивая руками. Запнулся. Присел. Ладошка оцарапалась острым краем