Идти было легко. По тому, как ступала нога, Егор догадывался, что узкое подземелье плавно уходит и уводит вниз. Спина часто кукожиласъ от мурашек, будто чей-то испытывающий взгляд то и дело скользил по маленькой фигурке ребёнка, но Егор не оборачивался. Если кто-то
хозяин сиплого голоса
и идёт за ним, то, конечно, скрывшись в темноте в недосягаемости чахлого лучика. Воображение громоздило сочленение всех известных мальчику монстров в единое аморфное существо, не имеющее константного облика.
И воображение гнало Егора вперёд.
Он ведь слышал сиплый голос? Он ведь слышал голос, а голос не может существовать без голосовых связок и рта так же, как связки и рот не могут обойтись без туловища!
Чем глубже уводил неведомо кем сооружённый спуск, тем сырее становилась почва под ногами. Была ли подземная тропинка делом рук человеческих — не ясно, но Егор заметил, что она сужается. Если тропинка приведёт в тупик, сможет ли он вернуться назад? Егора не волновало, найдет он выход или нет: шёл-то, практически никуда не сворачивая, зато беспокоило неведомое чудище, преследующее по пятам.
Негаданно стены и потолок узкого лаза перестали давить на мальчика массой недр, они попросту исчезли! Егор, приготовившийся упереться в тупик, обмер. Стены пещеры терялись во тьме. Батарейка игрушечного фонарика садилась и с трудом пробивала мрак до полуметра. Непонятно было: то ли стены расширились на небольшое расстояние, то ли на многие километры. Егор посветил наверх, но лучик не выхватил потолок. С опаской мальчик двинулся вперед… и грохнулся вниз, по каменной насыпи кувыркаясь на дно пещеры. Нож-фонарик вылетел из руки. Егор во что-то врезался, и падение резко прекратилось. Воздух выбило из лёгких, Егор закашлялся. Сколькими подзатыльниками одарил его отец, когда Егор «считал ворон» и, не глядя под ноги, падал на ровном месте! Видимо не зря пытался вдолбить в сына внимательность подобным методом. Если бы подзатыльники пошли впрок, то сейчас Егор, наверно, не набил бы новых шишек.
А ещё следовало взять второй нормальный фонарь на всякий пожарный случай! К Егору подкрадывался страх. Конечно, не тот панический ужас, когда он решил, что лишился зрения, но всё же…
— Мой фонарик! — Егор захныкал. — Мой фонарик!
Потерять последний лучик света казалось теперь страшнее потери зрения. Неизвестно что скрывающая пещера затаилась и словно изучала нежданного гостя. И он один против…
Против кого?
Против урода с сиплым голосом.
А вдруг у урода есть друзья, такие же, а может, более страшные уроды?
Если бы в темноте можно было разглядеть лицо мальчика, то каждый бы увидел «мутанта» с не замирающими на месте ни на секунду глазами глубоководной рыбы. Егор плакал. И как ему пришло в голову тащиться в подземелья!
Когда слёзы высохли, Егор решил найти нож. Он встал на коленки и полез на насыпь, ощупывая каждый сантиметр породы. Чуть выше что-то блеснуло, Егор вздрогнул. «Чей-то глаз», промелькнуло в сознании, но почему-то не напугало. Егор пригляделся. Ну конечно, фонарик! Мальчик в три прыжка подскочил к находке и сжал в руке. Фонарик еле светился. Егор покрутил головку и свет погас. Нет, нет, нет! Он крутанул ещё, ещё и ещё, но фонарик не реагировал. Егор щёлкнул по нему… и неоновый лучик лазером прорезал пространство. Мальчик нервно засмеялся и в страхе шлепнул себя по губам: нашёл место для веселья!
Егор продолжил поход. Сердце билось прямо под нижней челюстью, отдаваясь в ушах ритмичным тамтамом. Подземная галерея покрывала огромное пространство. Ничтожный лучик фонарика безуспешно и в хаотичном порядке пытался резать окутывающую мальчика темень. Попадающиеся под ноги куски породы громыхали в непроницаемом пространстве, создавая впечатление бесконечности пещеры… Он представить себе не мог, как будет выбираться отсюда, из потаённого лабиринта многочисленных сталагнатовых колонн. Но забавнее всего то, что перспектива сгинуть под землей не пугала, мальчик больше боялся возвращения на поверхность, где скоро (может через сутки) его будет искать сбившийся с ног обозленный и яростный отец. Егор не мог представить, что отец поведёт себя иначе, что будет целовать руки сына и, плача, благодарить Бога за спасение чада. Подобная картинка не могла сложиться даже в воспалённом сознании мальчика.
Фонарик выхватывал из темноты узкие и широкие колонны, напоминающие песочные часы в медицинском кабинете их школы. И Егор благодарил… то ли Бога, то ли себя, то ли фонарик, что тот предупреждал о появлении на пути очередных «часов», иначе бы он обязательно расквасил нос. Назад Егор не оборачивался. Сейчас под землей, где глазам почти не было работы, мозг воспроизводил в памяти все некогда слышанные и виденные по телику страшилки, вплоть до детских сказок. Оказывается, в определенных условиях даже безобидные и глупые сказки обретают право на существование в реальности. Егор шёл и силился вспомнить название сказки, где герой должен всегда идти вперёд, не оборачиваясь. Стоило обернуться — и погибель. Егор чувствовал себя тем героем… при этом героем себя не ощущая. Как же называлась та сказка?
Вернувшись в музей, Виктор Ильич, несмотря на усталость, сел за бузиновый стол. Разум воспринял это как необходимость, организм — как голодание. Посему выходило, что смотритель, единожды поправ принципы, не сел вновь за стол, а подсел на него, как героиновый наркоман. Хотя подобных параллелей Виктор Ильич не проводил. Ещё не проводил.
Он прочитал только что написанное. Подумал над заключительным вопросом и пришёл к выводу, что и вправду не помнит название сказки. Но задерживаться за столом не стал, сбил в стопку исписанные бумаги и вышел из кабинета-студии.
Виктор Ильич лёг спать. Мысли продолжали виться в голове вокруг имени Кошмарного Принца, а усидчивый пересчёт нескончаемого числа овец привел лишь к тому, что смотрителю надоело ворочаться в холодной постели без сна. Он подумал о грелке, и от такой мысли стало тошно: грелка даже отдаленно не напоминала то, чего действительно недоставало. А недоставало женского тепла. Виктор Ильич представил, как далеко от него, в Москве, свернувшись калачиком, спит одна в пустой квартире Надя… Надежда Олеговна… Может, не спит? Может, стоит позвонить? Не стоит. Плохая, плохая мысль!
«Ты умудрился отвлечься от мыслей о её сыне, думая о его матери? Отличный манёвр, ничего не скажешь!» — дамбой рухнула на бурлящий поток мыслей мысль последняя.
Виктор Ильич порывисто встал с кровати и в одних трусах поднялся наверх. В кабинете-студии снял с полки над столом последнюю изданную книгу Юрия Клинова, раскрыл и уселся на диванчик рококо. Смотритель впервые соприкоснулся с писательским миром человека, выросшего на его глазах. Сейчас отчего-то он не испытывал и малой крупицы той гордости, которой хвастал всем, и та гордость не мешала читать. Его не волновало, что в будущем придется врать, мол, он не прочёл ни одной книги Кошмарного Принца. Это было так… мелко. Виктор Ильич увлёкся романом, постепенно понимая причину дикой популярности писателя. Удобно устроившись на диванчике, Виктор Ильич не заметил, как провалился в
