— Вы торопите события, дитя мое. Никогда нельзя предсказать, что из человека получится. Взгляните на меня. Я не знаю, где явилась на свет и кто мои родители. Я выросла в ярмарочном балагане, в шестнадцать лет еще не знала грамоты. А теперь у меня особняк в Лондоне, имение в Ирландии, сейф в Английском банке. Меня знает весь Лондон. Дамы завидуют мне и подкупают мою портниху, чтобы выпытать фасоны моих платьев; мужчины бегают за мной и лишаются своего состояния ради одной моей улыбки. А один из них… Наступит день, когда этот человек станет королем Англии, императором Индии, самым могущественным властителем в мире. Люди называют его «Джентльмен Георг»[2]. И вот он любит меня, он — мой раб. А я называю его «толстячок», «маленький толстячок».
Она звонко рассмеялась. В бурном веселье она подобрала спереди свое дорогое платье, обнажив голые колени над шелковыми чулками, и внезапно высоко подняла левую ногу.
— Арабелла, — крикнул Ромни сердито, — как вы можете?
Она пожала плечами.
— Мизантроп! Малышку ждет в Лондоне неслыханная удача!
Лицо художника помрачнело, голос зазвучал резко.
— Вы хотите погубить ее?
Мисс Келли засмеялась.
— Погубить? Чепуха! Кроме того, вы не понимаете, что ей на пользу, дружище. Если мисс Лайен окажется в Лондоне, вы сможете писать ее портреты в двадцати, тридцати разных видах, так часто, как вам заблагорассудится. Вам ведь самому этого хотелось.
Его глаза вновь загорелись.
— Это правда. И тогда я оставлю далеко позади и Гейнсборо и всех остальных. — Затем он опомнился. — Не слушайте эту искусительницу, дитя мое. Оставайтесь здесь, со своей матерью. Здесь вы…
Нетерпеливым жестом мисс Келли прервала его.
— Избавьте нас от подобных тирад, Ромни! Давайте лучше рассуждать разумно. Сколько вы будете платить мисс Лайен за каждый сеанс? Пять фунтов?
Он кивнул, вновь погрузившись в созерцание красоты Эммы.
— Пять фунтов, и гарантирую сто сеансов.
— А я, — добавила мисс Келли, обращаясь к Эмме, — приглашаю вас к себе в качестве компаньонки с жалованьем десять фунтов в месяц. Ну, что скажете? Принимаете предложение?
Эмма посмотрела на нее нерешительно. В жизнь ее вторгалось что-то новое, и это повергло ее в смятение.
— Не знаю, — проговорила она запинаясь. — Это было бы для меня огромным счастьем, но…
— Но? Разве того, что вам предложили, мало Что за княжеское содержание получаете вы теперь в качестве няни?
— Четыре фунта в год.
— И вы еще раздумываете? В ваши годы я такое предложение прозакладывала бы черту душу и тело.
Эмма внезапно побледнела.
— Моя мать… Она любит меня, и если я ее покину…
— Она будет только рада тому, что вы вырветесь из этой нищеты! — Мисс Келли повернулась к Ромни. — Дайте мне ваш карандаш, я напишу мисс Лайен свой адрес.
Она вырвала листок из альбома для эскизов написала крупными прямыми буквами «Мисс Келли, Лондон, Арлингтон-стрит, 14» и проставила внизу дату: 6 мая 1779.
— Зачем это? — спросил Ромни удивленно.
Она засмеялась.
— Я очень забывчива и вынуждена вести дневник для моего ревнивого толстячка. Разумеется, я записываю лишь то, что не забываю записать, то есть то, что толстячку дозволено знать. А мое знакомство с мисс Лайен скрывать от него не нужно.
Ромни тоже рассмеялся.
— Несмотря на то, что мисс Лайен так красива? Вы не боитесь соперницы?
Она высокомерно пожала плечами, но взгляд ее стал холодным.
— Я сумею защититься.
Резким движением она сунула Эмме листок в вырез платья.
— Если вы все-таки явитесь в Лондон и пошлете мне этот листок, мне достаточно будет заглянуть в дневник, чтобы тотчас же все вспомнить. Надеюсь, это произойдет скоро. Итак, до свидания в Лондоне.
Она кивнула Эмме и оперлась на руку Ромни, чтобы вернуться на баржу, откуда как раз возвращались дети со старой служанкой.
Когда Ромни прощался с Эммой, лицо его снова было усталым и грустным.
— Я не говорю вам «до свидания», мисс Лайен. Где угодно будет вам лучше, чем в Лондоне.
Эмма безмолвно смотрела им вслед.
Но вдруг мисс Келли вернулась. Со странным блеском в глазах она оглядела Эмму с головы до ног. Ее приоткрытые яркие губы пылали на бледном лице.
— Я не могу так уйти от тебя, моя девочка, — прошептала она, тяжело дыша. — Ты так красива. А я… Вокруг меня масса людей, они льстят мне и покорны моей воле, но я ненавижу их, они мне отвратительны. Я никого не люблю, никого! Я так одинока! Но если ты приедешь ко мне, мы станем сестрами, я буду носить тебя на руках, буду любить тебя, любить…
Ее голос пресекся, как от рыданий. Словно ища опоры, она цеплялась за Эмму. Внезапно подавшись вперед, она, как бы вне себя, трижды горячо поцеловала Эмму в губы и со странным смехом поспешила прочь, к берегу. Скользящей походкой, в отливающих всеми цветами радуги одеждах, гибкая, ловкая, она напоминала ящерицу.
Гребцы налегли на весла. Под развевающимися флагами Уэльса баржа летела по прозрачной воде, переливаясь розовым и золотисто-желтым с пурпуром и лазурью, как большая заморская птица, уносимая морскими ветрами в таинственную даль.
Эмма стояла оглушенная. Жаркая кровь билась в ее жилах, пульс стучал, как удары молота глаза и кончики пальцев горели.
Чудо, раскрывшее ей свои нежные и крепкие объятия, вырвавшее ее из безнадежного, жалкого существования, уносившее ее в загадочный манящий мир, — неужели оно наконец пришло к ней?
Чудо… В тишине и одиночестве ночи грезила она с открытыми глазами, пытаясь разглядеть его сквозь тьму. Белые смутные фигуры приближались к ней, с блистающими на головах коронами, держа в бледных руках лилии на длинных стройных стеблях. Они выходили из зеленых волн далеких морей, высокие бледные женщины с кроваво-красными губами, приоткрытыми, как от жажды. Они были окутаны благоуханием, исходившим от королевских одежд. Это были королевы. И они приближались к Эмме, склонялись перед нею, служили ей.
Эмма чувствовала, как по жилам ее струится раскаленный поток жизни. Она выпрямилась во весь рост и смотрела на все вокруг глазами властительницы, пока не утихло ее волнение, не остыл жар в крови.
Теперь, изможденная и беспомощная, она увидела, что от мечты не осталось и следа. В холодном свете северного солнца все окружающее предстало перед ней таким, каким и было в действительности.
Она видела ленивые воды речки Ди, впадающие в узкий морской залив, за которым простиралась широкая зеленая гладь Ирландского моря. Она видела землю, на которой стояла, на которой родилась, — серую полосу, зажатую между заливом и горами Уэльса. Видела она Хадн — маленький город с его серыми развалинами древнего замка, с низенькими жалкими крестьянскими домами и извилистыми, покрытыми грязью улицами, в которых, казалось, застыло вечное молчание. Все было безнадежно, пусто, без будущего, без утешения. Мертвые камни, к которым она была прикована и не могла шевельнуться.
