— Вот не вру, накажет бог, семимесячный телок.
Дела у деда и армянина шли хорошо. Через час-другой они распродали утренним ранним покупателям львиную долю своего товара, а мы с Данилой стояли рядом как бедные родственники. Никто даже не поинтересовался ценой на наши торты. Армянин постоянно гонял мух, тучей перелетавших с соседского мяса на его фрукты. Фрукты были в кожуре, им не страшны были мухи. А нам соседство с дедком обходилось боком. Мы теперь поняли, почему это место постоянно было свободно. Никто рядом с мясом не мог открыто держать сладкий товар. Наш бизнес, не родившись, умирал. Часам к одиннадцати к нам подошел наглый молодой парень с тонкой золотой цепью на шее.
— С вас пятьдесят рублей.
— За что? — удивились мы.
— За место на рынке.
— Но мы еще ничего не продали.
— Это ваше дело. Или заплатите, или я конфискую товар.
— А кто ты есть такой? — спросил я его. Насмотревшись на вчерашних бандитов, сегодняшний мне показался рядом с ними семимесячным теленком.
— Узнаешь кто.
Парню не понравился мой вопрос, но он пока не стал ничего предпринимать и подошел к соседу слева. Армянин беспрекословно отдал пятьдесят рублей. Когда парень отошел подальше, собирая с продавцов мзду, сосед сказал:
— Отдали бы пятьдесят рублей, себе дороже.
— Он что, здесь эти ряды ставил? Им триста лет, — возмутился я.
Откуда-то появился пропавший на время сбора дани дедок.
— Ушел?
— Вернется, — утешил его армянин, — у него память, как у компьютера.
Наконец один покупатель спросил нас, почем наши торты.
— Сто двадцать рублей.
— В Москве свежие стоят сто.
— У нас вчерашние, — Данила показал дату на упаковке, имея в виду свежесть товара.
— И я о том же.
— Не расстраивайтесь, — поддержал нас левый сосед, армянин, — это все ерунда, сами скушаете торт. Главное, молодые и живы. А меня один раз совсем похоронили.
— Как? — удивились мы.
Армянин, видно, каждый раз рассказывал эту историю новому соседу по прилавку, потому что, кроме нас, никто голову не повернул.
— Это еще в советское время было. Взяли мы отпуск с товарищем и уехали в Москву мебель покупать. Это сейчас иди выбирай, что хочешь, хоть кровать мадам Помпадур, лишь бы деньги были. А раньше, чтобы купить гарнитур, надо было ехать в Москву и платить сверху. Еще человека попробуй найди, кому деньги платить. В общем, ходили мы две недели каждый день в мебельный магазин как на работу. Скоро и отпуск закончится. Мой товарищ кого-то нашел и купил себе гарнитур, а я никак не могу. Он уже на вокзале, гарнитур в грузовой вагон погрузил, а я не знаю, кому деньги сунуть. Попрощался мой товарищ и смеется: «Я жене твоей скажу, что ты еще на неделю остался, все выбираешь, цвет не нравится, миндаль хочешь». Какой миндаль, о чем он говорит, я на черный цвет согласен. Уехал мой товарищ. Я с утра снова в магазин. И хожу по залу, как солдат, взад-вперед. Видно, так я там примелькался, что меня все знали уже в лицо. Знают, что я за мебелью приехал из Армении, из Апарана. Подходит ко мне мужчина в синем халате из них, из работников магазина, и говорит: «Я вижу, ты давно маешься, ладно, я тебе помогу. Что хочешь?» Я ему показываю чешский гарнитур со стенкой и мягкой мебелью: «Вот это». Мужчина в синем халате забирает у меня паспорт, деньги — четыре тысячи рублей — и поднимается наверх, на второй этаж, где касса, и оформляет документы на мебель. «Только, — говорит мне, — сядь в сторонке и не маячь на глазах, ты уже всем здесь надоел».
Как я обрадовался, если бы вы знали. Сел в углу, закрылся газетой как шпион, и смотрю наверх, когда мой клиент появится. Час жду, два жду, пять жду. Нету его. Ну, я подумал, долго оформлять, сами знаете, как у нас. Мешок цемента неделю выписываешь и еще неделю получаешь. Уже магазин закрывается, его нету. Пошел я наверх, говорю, где такой в синем халате? Мне, говорят, уйди или милицию вызовем. Что делать? Я кое-как переспал и снова иду в магазин. Думаю, он ведь на работу все равно должен выйти. Один день дежурю, другой день дежурю. Нету его. Две недели дежурил, пока деньги кончились, а отпуск давно кончился. Что делать? Кому расскажу, надо мной смеются. «Это, — говорят, — Москва, ухо надо востро держать».
Я тоже себя не понимаю. Деньги отдал, хорошо. Паспорт зачем отдавал, глупый? Что я, автомобиль покупал, на гарнитур надо техпаспорт выписывать? Понял я, ехать домой надо. А так стыдно, товарищ приехал, мебель привез, а я еду, даже гостинца никому не купил и еще проводнику деньги должен. Уговорил кое-как человека, чтобы меня бесплатно довез до Еревана, а там я как-нибудь доберусь до нашего села. Вай, как я ехал, переживал, совсем черный стал. Наконец, ночью добрался домой и стучусь тихо в окошко жене, перед соседями стыдно: «Ануш, открой дверь».
Когда жена меня увидала в окно, она замертво упала на пол. Я не пойму, в чем дело. Еще раз стучусь. Подходит теща. Тоже смотрит в окно и падает на жену. Я смотрю на себя в окно, как в зеркало: ничего страшного, только худой. А сын увидел меня, большой уже сын, и как волк завыл. Ничего не понимаю. Иду к соседу и стучусь к нему. Хорошо, сосед у меня грамотный, в институте когда-то учился, потом выгнали, он сразу понял, что здесь что-то не то. «Тебя, — говорит, — две недели назад похоронили, откуда ты?» — «Из Москвы», — говорю.
Как же так? Из Москвы две недели назад пришла телеграмма из их милиции в нашу милицию. У вас проживает такой-то Хачик? Отвечают наши: «Проживает». «Он, — говорят из Москвы, — попал под машину». Где? — Рядом, говорят, с мебельным магазином, когда дорогу переходил на красный свет. Вот и паспорт, и деньги при нем, четыре тысячи. Приезжайте, говорят, забирайте цинковый гроб. Поехала вся твоя родня, привезла тебя, похоронила. С музыкой, красиво похоронила. «Как ты живой остался?» — удивляется сосед.
В общем, кое-как в ту ночь, с помощью соседа попал я к себе в дом. Утром иду в милицию. Они, ишаки, говорят, ничего не знаем, мы тебя вычеркнули из списка живых. Я им говорю, кого вы похоронили? Звоните в Москву. Позвонили. Приехали из Москвы два человека, выкопали гроб, повезли его обратно. И вот с тех пор я не знаю, хотел этот человек обмануть меня, убегал с деньгами, или случайно попал под машину, а то бы я обязательно купил чешский гарнитур.
— Так и не купил мебель? — спросил наш энергичный сосед, шустрый дедок, успевший за время рассказа армянина отоварить нескольких клиентов.
— Жена больше не пустила.
— Это что. Вот как я на тот свет чуть вчера не попал, не понимаю. Удружили мне племяннички. — И дед стал рассказывать свою историю: — Я из соседней деревни. У меня много родни, я аж запутался в ней. Женится у меня сегодня здесь племянник, Горилла его звать, может, слышали?
Мы с Данилой навострили уши.
— И заказал он мне достать хорошей телятинки на свадьбу, без ящура и бешенства чтобы было. Я ему и говорю: «А чего искать бычка, у меня во дворе стоит Василек, теленок хоть куда».
Он обрадовался, не посмотрел на теленка, сел на «Мерседес» и полетел к своей крале, как будто ее кто украсть хочет. «Я к тебе, дед, — кричит из машины, — за мясом пришлю родню, они зарежут телка, у тебя переночуют, а завтра, то есть сегодня, пожалуйте на свадьбу». Сижу вчера, жду. Поздно вечером приехали трое на «Жигулях». Главный у них Кузьма. Второй — мой племянник Бугай, и третий, этот, как его, Хомут. Взяли они ножи, и повел я их на скотный двор, где у меня Василек на цепи был привязан. А Васильку семь лет, это я здесь говорю семь месяцев. Как увидали они его, Кузьма и спрашивает: «Это и есть твой Василек?» — «Василек», — говорю.
Стали они совещаться, как лучше его зарезать, бык здоровый. Да разве к нему подойдешь?
Хомут предложил кувалдой забить. Мой племянник согласился. Дал я им, дуракам, кувалду. Племянник Бугай как даст Васильку промеж глаз по рогам, только искры на сено посыпались. Ручка у
