Поразил аскетичный ужин — ни капли водки. Вот, подумал я, мужики дают! Вот что значит война!
(Как потом, спустя два месяца, смеялся сам над собой и над ситуацией, которая вокруг меня сложилась. В редакцию приехал полковник Леша Покровский — тот самый, который меня арестовывал, и рассказал, как они все мечтали, когда я наконец-то уеду. «Нам тогда генерал сказал: „Попробуйте только выпить! Он же напишет!“» Бедные мужики!)
Спать мне отвели (все-таки гость) в отдельной комнате. Там спал легендарный командир «Витязя» Герой России Лысюк и еще трое.
Среди ночи запищала рация: наблюдатель докладывал, что возле молокозавода крутятся подозрительные «Жигули».
— Давай… Только поосторожней… — сказал Лысюк своему заму.
Тот одевался, как космонавт: шлем, бронежилет, какие-то разные, непонятные для меня, собровские причиндалы.
— Если что, скажи собровцам, чтобы по нему шарахнули, — напутствовал его Лысюк.
Он вернулся через полчаса. Никто не уснул, пока он не вернулся.
Наутро я познакомился с полковником Юрием Зайцевым, командиром западносибирского СОБРа, и его ребятами.
Когда я уговорил его, чтобы они взяли меня с собой в их бэтээр, мне предложили одеться в камуфляж и надеть «сферу», то есть каску. Я отказался: нет, я человек гражданский. Правда, бронежилет нацепил.
Естественно, я отказался брать и автомат: если, не дай бог, что-нибудь случится, человек, найденный убитым не с диктофоном, а с автоматом, уже не может считаться журналистом. Даже посмертно.
Ну а потом была эта передряга, о которой я написал в статье.
Когда мы вернулись, ребята попросили вместе сфотографироваться.
Я удивился, когда спустя какое-то время получил из Новосибирска пакет с фотографиями. На одной я нашел трогательную надпись:
«Юрию Щекочихину на память в знак признательности за его вклад в построение правового государства. СОБР
Вообще-то я рад, что жизнь свела меня с ребятами из СОБРа. Наверное, из-за того что жизнь постоянно ставила их в опасную ситуацию, да и сама жизнь постоянно оборачивалась к ним своей темной и грязной стороной, в них чувствовалась та сила — не показная, громкая и наглая, а спокойная, истинная, которая склеивает хрупкое наше существование и придает ощущение надежности.
Нет, они, естественно, не радовались тому, что оказались в Чечне. Больше того, вместе мы материли московских политиков и жалели необученных пацанов, брошенных в это кровавое месиво. Но раз они оказались на этой войне (хотя могу повторить то, что написал тогда в газете: не дело СОБРов участвовать в боевых действиях, они — специальные отряды быстрого реагирования — были созданы для борьбы с бандитскими группировками), то старались делать свое дело честно и основательно. Потому-то, наверное, я ни разу не слышал плохих слов в их адрес: их никто не обвинял в трусости, не кидал им вслед презрительно: «Мародеры», как, к примеру, называли омоновцев, да и в издевательствах на фильтропунктах они замечены не были.
Спустя примерно год, в разгар избирательной кампании по выборам в Госдуму, я вместе с Владимиром Лукиным прилетел в Новосибирск, чтобы поддержать «Яблоко». Позвонил Юрию Зайцеву: «Собери ребят. Я расскажу о нашей программе». Когда я пришел, в его тесной командирской комнате меня ждали ребята, с которыми мы познакомились в том военном грозненском январе. Водка на столе, колбаска порезана… «Только давай, не надо нас агитировать. Мы же виделись там…»
Была еще одна встреча со знакомым собровцем, уже московским. Совсем неожиданная и нечаянно сорвавшая одну, как мне тогда казалось, важную встречу.
Когда убили Влада Листьева, я начал самостоятельное газетное расследование, открыто объявив об этом по телевидению и сообщив номер своего редакционного телефона.
Это, конечно, отдельная история, в которой было немало захватывающих приключений.
Но однажды мне позвонили из МВД и сказали, что дело-то мы делаем хорошее, но для меня оно может плохо кончиться («И у тебя неприятность, и у нас лишний труп», — сказал зам министра), тем более что напротив окон моего кабинета, на чердаке дома на противоположной стороне улице, засекли не то наблюдателя, не то снайпера.
Так я начал ходить под охраной собровцев.
Первая наша встреча с этими ребятами, возможно, лишила нас важной информации, но с другой стороны, может быть, оберегла от какой-нибудь опасности.
Очередной телефонный звонок:
— Я хочу вам сообщить кое-что важное… Очень важное…
— Приходите в редакцию…
— Это исключено.
— Подходите к редакции. Я выйду на улицу.
— Это исключено.
— Где, когда? Я приду.
— У вас. В Переделкине. На перекрестке возле детского санатория, — услышал я, удивившись осведомленности моего собеседника о том, где я живу.
Мы договорились, что встречаемся на следующий день в одиннадцать утра.
— Один не пойдешь, — предупредил меня полковник из ГУОПа, входивший в следственную бригаду. — Тебя ребята подстрахуют…
Помню дорогу от дачи до перекрестка. Кто ждет? Что ждет? Приближусь ли я к разгадке или еще больше запутаюсь? Кто эти ребята, которые будут подстраховывать? Как я их найду? А они меня? И вообще, зачем все это? Бред какой-то…
Что-то такое, наверное, мелькало тогда в голове, пока я сворачивал со своей маленькой улочки налево и вдоль леса шел в какую-то неизвестность. А может быть, ничего такого и не мелькало. Просто шел на одну из тайных встреч, которых — учитывая специфику газетной специализации — в жизни было множество. Кстати, и меня страховали, и я сам страховал (это как нормальная техника безопасности), правда, обычно это были коллеги-журналисты или просто — близкие друзья. Представители государства меня страховали впервые в жизни, и уже это само по себе было интересно…
Гаражи, сейчас направо, снова налево… Вот он, перекресток… «Волга»… Она? Он?
Дверца «Волги» распахнулась… И выскочил парень, знакомый мне по Грозному, тогда, в январе…
Тот, кого я увидел в Моздоке, когда он приехал за кроватями для собровцев, базирующихся на молокозаводе.
— Вот так встреча! — обрадовался я.
Мы обнялись, и я стал спрашивать, как там ребята? Все ли живы? Никто ли не ранен?
Мы стояли рядом с «Волгой», которую даже юный дзержинец не перепутал бы с «конторской» (антенна на крыше, еще трое в машине), позабыв все правила конспирации.
А прямо на нас, на перекресток, на большой скорости мчался «мерседес» с затемненными стеклами. И не доезжая до нас, метра за два резко развернулся — и помчался в сторону Можайского шоссе.
— Лучшего места для разговора мы с тобой не придумали. На глазах у всех. Теперь, когда они увидели, что я пришел не один, они больше не приедут на встречу. Они не идиоты, — огорчился я.
— Да черт с ними… Если на самом деле что-то знают и о чем-то хотят сообщить — еще позвонят. А если нет — даже к лучшему, что они видели: тебя страхуют… Сам знаешь, какая сейчас жизнь…
Потом машина с собровцами отъехала в сторону, в тень деревьев. Я еще час одиноко бродил по перекрестку. Тот «мерседес» больше не приехал.
Правда, больше из тех мне никто и не перезванивал…
