кино имеет место поцелуй, после которого, уже через две секунды, актеры улеглись в постель и занялись делом. Я просто называю это «поцелуй впустую» – вроде поцелуй не получился. Но на самом деле все прекрасно получилось. Знаете, такие, как вы, для меня идеальная аудитория. Одинокий, немного скучающий, слишком респектабельный, чтобы обращаться к проститутке, но, вероятно, все-таки нуждающийся в сладком утешении.
– Я вовсе не скучающий, – возразил Уит, чувствуя, что краснеет.
– Уит, вы когда-нибудь видели хоть один из моих фильмов?
– Нет.
– А приходилось ли вам вообще смотреть порнографические фильмы? Только честно.
– Да, – признался он. – Когда женился один из моих братьев, у нас был мальчишник, и там на видике крутился фильм для взрослых.
– Если при его просмотре ваш маленький богобоязненный солдатик встал по стойке «смирно», мой дорогой, вы не имеете права бросать на меня высокомерные взгляды. Я даю вам и любому другому мужчине то, что смазывает ваши шестеренки. – Она еще больше понизила голос – Готова поспорить, что в вашем тихом, благочестивом городке под кроватями и во всяких тайных местечках спрятано подобных кассет больше, чем вы можете себе представить.
– Что вы хотите этим сказать, Велвет? Что это занятие вам по душе?
– Я просто хочу, чтобы вы не относились ко мне так, будто я занимаюсь чем-то чудовищно неправильным. Меня вовсе не переполняет тоска из-за того, что я делаю.
– Однако Пит, предположительно, чувствовал всю эту тоску в связи с исчезновением своего брата; может быть, именно поэтому он обратился к порнографии?
– Он снимался в кино для взрослых, потому что это забавно, – ответила Велвет бесстрастным голосом, удерживая вилку над перемешанным салатом.
– Забавно? Вы тоже по этой же причине снимаете свои фильмы?
Она не ответила и принялась за еду, отправляя в рот промокшие листья латука и уставившись в тарелку.
– Бросьте вы эту диванную психологию.
– Да просто… просто мне кажется, что вы слишком умны для этой профессии.
Велвет пронзительно посмотрела на него.
– О, неужели вы думаете, что в порнокино собрались одни придурки? Я работала с программистами, бухгалтерами, юристами… Людьми, которые хотели поучаствовать всего в одном фильме – просто так, для смеха, используя сексуально озабоченные дурацкие псевдонимы. Вы считаете, что они лучше, чем я, потому что занимаются порно мимоходом?
– Нет, – ответил Уит. ~ Но я все-таки хочу понять, зачем вы с Питом снимали эти фильмы.
– Зачем? А давайте я из вас сделаю звезду, – предложила она.
– Я абсолютно уверен, что такой фильм меня бы разочаровал.
– У вас хорошая линия скул. Это важно. Вы будете смотреться в камере.
– И все-таки зачем? Просто хочу знать.
– На это нет простого ответа, как в мыльных операх. Родители не били меня, отец не был со мной жесток, никакого штампованного дерьма для ток-шоу. – Велвет положила вилку. – Просто я представляла собой худший вариант для дочки проповедника. Мой отец был священником методистской церкви в Омахе. Я бы не возражала когда-нибудь вернуться туда и пожить немного более спокойной жизнью.
– А ваша мама?
– Она умерла, когда мне было четыре года. От волчанки.
– Простите.
– Я ее почти не помню. В памяти осталось лишь то, что она делала самый вкусный в мире лимонный пирог. Я сидела на полу в кухне, когда она его пекла, и ждала момента, когда мне разрешат облизать ложку. И еще она любила гардении. В нашем доме всегда пахло гардениями, пока она не умерла. – Велвет откинулась на спинку стула. – Мой отец женился на секретарше своей церкви просто потому, чтобы дать ребенку маму. Это была убогая старая корова, посещавшая школу секретарей Гитлера. Когда мне исполнилось шестнадцать, отец уже умирал от рака. Он признался, что они спали с ней всего один раз. Вот так. После этого случая она не подпускала его к себе, потому что обладала чувственностью сушеной груши. Мне кажется, что все проблемы этого мира в том, что людям не хватает любви, или счастья, или оргазма.
– О вашей маме… Моя мама бросила нас, когда мне было два года. И я ее больше никогда не видел, – сказал Уит. – А мой отец был горьким пьяницей, пока мне не исполнилось семнадцать.
– Смотри-ка, так это вы должны были оказаться со мной по другую сторону от камеры, – сказала Велвет. – Поскольку все это – не наша собственная вина, а вина нашей семьи, правильно? Или все-таки нет? Ни в одном из принятых мною решений, Уит, я не виню ни моего отца, ни мою мать. Мне очень хотелось заработать кучу денег и снимать кино. К тому же я люблю секс.
Уит представил себе маленькую девочку, сидящую в кухне, пропахшей лимонными корочками и гардениями, и пожал плечами, испытывая искреннее недоумение.
– Я хотела пойти в киношколу. Стать Копполой в юбке, – продолжала Велвет. – Но это стоило денег, Уит, а я не могла пополнить свой банковский счет, работая официанткой, вытирая разлитое пиво или давая детям уроки алгебры. Я встретила парня. Он рассказал, как я могу заработать много наличных, используя вымышленное имя, и предупредил, что никто об этом не узнает. – Она помолчала. – Вот так я там и осталась. Мы сами строим для себя наши маленькие мирки, а потом никогда уже из них не выбираемся.
– Вы имеете в виду, что, один раз свернув на порнографическую дорожку, вы уже не сможете устроиться на легальную работу в кино?
– Судейская мантия неплохо скрывает вашу жестокость.
– Вы считаете это жестокостью – указать на очевидное?
Она промолчала.
– Что вы будете делать после того, как пройдут похороны? – мягко спросил Уит.
– Вернусь в Калифорнию. Найду еще одного парня, готового поднять свой член перед стоящей вплотную к нему камерой, и команду из пяти человек, которые при этом будут возиться вокруг него, ковыряясь в носу.
– Не нужно, – выдавил он. – Не нужно этого делать.
Велвет улыбнулась ему, но не обычной снисходительной улыбкой, которая время от времени появлялась на ее лице, а совершенно другой, теплой и, как ему показалось, искренней.
– Черт возьми, Уит, вы готовы очаровать меня, чтобы спасти от самой себя?
– Я просто подумал, что вы можете… больше никогда не делать эти фильмы.
– Почему вы стали судьей? – неожиданно спросила она. – Вы относитесь к тому типу людей, которые являют собой пример свободомыслия. Кроме того, вы навряд ли чувствуете себя комфортно, когда судите других.
– Мой отец устроил мне эту работу, – честно сказал Уит, и она, не удержавшись, рассмеялась.
– Но теперь вы вжились в роль судьи, верно? Вы хотите, чтобы вас выбрали. Вы похожи на провинциального Джеральда Форда,[17] который хочет, чтобы все проголосовали за него, предоставив ему должность, которую до этого просто вручили как подарок. А почему?
– Я никогда не хотел заниматься политикой. Я ненавижу эту часть моей работы. Но я считаю, что правда имеет большое значение, даже если эта маленькая правда касается мелких жалоб или нарушений правил движения.
– И дознаний по факту смерти.
– Да.
– Вы похожи на буйвола, – вдруг сказала Велвет. – Вам нравится власть, Уит. Я вижу это по вашим глазам; они говорят: да, я судья, со мной шутки плохи. Я тоже люблю власть. Когда одинокий сексуально озабоченный мужик вставляет одну из моих кассет в свой видик, у меня появляется власть над его удовольствием. Я могу заставить его или трепетать от возбуждения, или сделать вялым и безвольным,
