Граф обернулся и церемонно поклонился:
– Счастлив познакомиться с вами. А не родственник ли вы некоего господина Массно, клерка нотариуса, о котором я слышал?
– Мессир де Пейрак! – воскликнул тот, несколько смутившись.
Но тем не менее гнев его, распаленный стоящим в зените солнцем, не утих, и он побагровел.
– Должен заметить, что, хотя дворянское звание получено мною недавно, однако оно не менее аутентично, чем ваше, граф! Я мог бы показать вам грамоту Королевской палаты, подтверждающую возведение меня в дворянство.
– Я вам верю, мессир Массно. Общество до сих пор стенает оттого, что так высоко вознесло вас.
– Я хотел бы, чтобы вы объяснили свой намек. В чем вы меня упрекаете?
– Не кажется ли вам, что для подобной дискуссии место выбрано весьма неудачно? – спросил Жоффрей де Пейрак, с трудом сдерживая свою лошадь, взбудораженную жарой и этим толстяком с багровым лицом, который размахивал перед ее мордой своей тростью. Но барон де Массно не сдавался:
– Не вам бы, мессир граф, ссылаться на мнение общества! Вы даже не снисходите до того, чтобы появляться на ассамблеях парламента.
– Парламент, не пользующийся никаким авторитетом, меня не интересует. Кого я могу там встретить? Одних только честолюбцев и выскочек, обуреваемых жаждой купить себе у мессира Фуке или кардинала Мазарини дворянский титул. И при этом они еще уничтожают в Лангедоке последние остатки нашей свободы.
– Сударь, я являюсь одним из высочайших чиновников королевской юстиции. Лангедок давно уже стал частью французского государства и находится под сенью французской короны. И непристойно при мне говорить о какой-то свободе.
– Непристойно по отношению к самому слову «свобода» произносить его в вашем присутствии. Вы не способны понять его смысл. Вы можете только одно – жить на подачки короля. Вот это вы называете служением ему.
– Я-то служу королю, а вот вы…
– Я? Я ничего у него не прошу, но зато вношу в его казну без задержек налоги за своих крестьян и плачу их чистым золотом, которое получаю со своих рудников или зарабатываю торговлей. Известно ли вам, мессир Массно, что из миллиона ливров дохода, который приносит королю Лангедок, четвертая часть – мои. Пусть примут это к сведению все четыре с половиной тысячи сеньоров и одиннадцать тысяч буржуа Лангедока!
Но президент парламента запомнил из всей тирады лишь одно.
– Зарабатываете торговлей! – воскликнул он с негодованием. – Значит, это правда, что вы занимаетесь торговлей?
– Да, я занимаюсь торговлей и добываю золото. И я горжусь этим. Ибо у меня нет желания просить милостыню у короля.
– О, мессир де Пейрак, напрасно вы так задираете нос! Запомните: будущее королевства и его могущество зависят от буржуа и нового дворянства.
– Я в восторге от этого, – с иронией парировал граф. – Но пусть пока что новое дворянство поучится галантности и уступит дорогу карете, в которой томится госпожа де Пейрак.
Но упрямый новоиспеченный барон продолжал топать ногами в пыли и конском навозе.
– Почему это должен сделать я? Повторяю, мое дворянство ничуть не уступает вашему!
– Но я богаче вас, толстая образина, – громко крикнул граф. – А уж коли такие, как вы, считаются только с деньгами, то потеснитесь, мессир Массно, дайте дорогу золоту!
Он поскакал вперед, сшибая с ног слуг магистрата. Да и сам магистрат едва успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под карету с графским гербом. Кучер, который только и ждал знака своего хозяина, был в восторге, что им удалось одержать верх над челядью этого грубияна.
Проезжая, Анжелика увидела багровое лицо Массно. Потрясая своей тростью с бантом, он кричал:
– Я напишу жалобу… Я напишу две жалобы… Его высочество герцог Орлеанский, наместник Лангедока, будет поставлен в известность… так же как и Королевский совет…
Как-то утром Анжелика и граф, войдя в библиотеку, застали там дворецкого Клемана Тоннеля, который записывал на восковых дощечках названия книг. Как и в первый раз, когда его застигли в библиотеке, он казался очень растерянным и попытался спрятать свои дощечки и шрифт.
– Черт побери, да вы и впрямь как будто интересуетесь латынью! – воскликнул граф, и в его голосе послышалось скорее удивление, чем досада.
– Меня всегда тянуло к учению, ваше сиятельство. Я мечтал стать клерком у нотариуса, и для меня большая радость служить в доме не только знатного сеньора, но и прославленного ученого.
– Но мои книги по алхимии едва ли помогут вашему юридическому образованию, – нахмурился Жоффрей де Пейрак, которому всегда претили вкрадчивые манеры слуги. Из всей прислуги он одного его называл на «вы».
Когда Клеман Тоннель вышел, Анжелика с огорчением сказала:
– Я не могу пожаловаться на Клемана, что он нерадив, но не знаю почему, его присутствие все больше и больше тяготит меня. Когда я смотрю намного, у меня всегда появляется чувство, будто он напоминает мне о чем-то неприятном. А ведь я привезла его с собой из Пуату.
– Пустяки! – ответил Жоффрей, пожав плечами, – ему недостает скромности, вот и все, но до тех пор, пока в своей жажде знаний он не сует нос в мою лабораторию…
