И все-таки Анжелика не могла отделаться от какой-то смутной тревоги, и в течение всего дня изрытое оспой лицо дворецкого то и дело всплывало в ее памяти, лишая покоя.
Некоторое время спустя после этого случая Клеман Тоннель попросил разрешения съездить в Ниор, чтобы уладить там кое-какие дела с наследством. «Так он и будет всю жизнь заниматься наследством», – подумала Анжелика. Она помнила, что из-за этого он уже потерял службу в одном доме. Клеман обещал вернуться через месяц, но по тому, с какой тщательностью он навьючивал лошадь, Анжелика почувствовала, что она не скоро увидит своего слугу. У нее мелькнула мысль передать через него письмо родным, но она тут же отказалась от нее.
Когда Клеман Тоннель уехал, Анжелику вдруг охватило необъяснимое желание побывать в Монтелу, побродить по его окрестностям. И однако она не скучала по отцу. Несмотря на то что она была сейчас очень счастлива, она все же не могла простить отцу того, что он выдал ее замуж против воли. Братья и сестры тоже покинули замок, старый Гийом умер, тетушки, судя по письмам, которые она получала, совсем выживали из ума, а кормилица становилась все более властной. На какое-то мгновение всплыл в ее памяти и Никола: она знала, что после ее замужества он исчез.
Анжелика так упорно пыталась понять, что тянет ее в родные места, что наконец доискалась истинной причины: ей хотелось вернуться туда, чтобы побывать в замке дю Плесси и проверить, остался ли злосчастный ларец с ядом в ее тайнике, в башенке замка. Впрочем, почему бы ему там не быть? Его могли обнаружить только в том случае, если бы стали разбирать башню. Но отчего эта давняя история вдруг встревожила ее? О Фронде все уже давно забыли. Кардинал Мазарини, король и его младший брат живы. Мессир Фуке добился власти, не прибегая к преступлению. И разве не поговаривают о том, что принц Конде будет прощен?
Анжелика отбросила тревожные мысли и вскоре опять обрела душевный покой.
Глава 24
Радостное настроение царило не только в доме Анжелики, но и во всем королевстве. Даже архиепископ Тулузский, озабоченный более важными делами, на время прекратил слежку за своим соперником графом де Пейраком.
И в самом деле, его преосвященство барон де Фонтенак, архиепископ Тулузский, вместе с архиепископом Байоннским был приглашен сопровождать кардинала Мазарини в его поездке к Пиренеям.
По всей Франции из уст в уста передавалась новость: с небывалой помпой, которая потрясла весь мир, кардинал Мазарини отправился в дальний путь. Он ехал к Пиренеям, в страну басков, где на Фазаньем острове, на реке Бидассоа, будет торговаться с испанцами о мире. Наконец прекратится эта бесконечная война, которая каждый год с первыми весенними цветами вспыхивала с новой силой. Но еще больше, чем эта долгожданная новость, всех, вплоть до самого скромного ремесленника королевства, радовала другая весть: в залог мира гордая Испания согласилась отдать свою инфанту в супруги юному королю Франции. И теперь, несмотря на кое-какие недомолвки, на подозрительные взгляды, которые еще бросали друг на друга недавние враги, люди, жившие по обе стороны Пиренеев, ликовали так, как нигде в нынешней Европе, во всех ее странах, – и в бунтующей Англии, и в жалких немецких и итальянских княжествах, и в землях этих грубых, неотесанных мореходов – фламандцев и голландцев, – не сыскать было более достойной пары, чем молодой король и юная инфанта.
И впрямь, какому иному королю могла предназначаться инфанта, единственная дочь Филиппа IV, истинная богиня с перламутровым цветом лица, в строгости воспитанная под сводами мрачных дворцов?
И какая иная принцесса, желавшая стать супругой двадцатилетнего короля, надежды одной из величайших наций мира, могла похвастаться столь благородной кровью и обеспечить столь выгодный союз?
И конечно же, в замках тулузской знати страстно обсуждали это событие, и дамы утверждали, что юный король пролил украдкой немало слез, Так как был безумно влюблен в свою подружку детства, черноглазую Марию Манчини, племянницу кардинала. Но интересы государства превыше всего. И в данном случае кардинал убедительно доказал, что слава его королевского питомца и процветание страны для него важнее всего.
Для кардинала заключение мира было торжеством его интриг, которые он плел своими итальянскими руками многие годы. Он безжалостно устранил с пути собственную родню. Людовик XIV женится на инфанте!
Итак, восемь карет кардинала, десять повозок с багажом, двадцать четыре мула, сто пятьдесят ливрейных лакеев, сто всадников и двести пехотинцев тянулись к изумрудному побережью, к Сен-Жан-де- Люзу.
По пути кардинал вытребовал к себе архиепископов Байоннского и Тулузского с их свитами, чтобы придать своему кортежу еще большее великолепие. А в это время по ту сторону Пиренеев дон Луис де Аро, посланец его католического величества, противопоставив всей этой роскоши надменную скромность, ехал по плато Кастилии, везя в своих сундуках одни лишь свернутые рулонами гобелены с изображением сцен, которые должны будут напомнить кое-кому о славном прошлом королевства Карла V.
Ни кардинал, ни представитель Испании не спешили, ибо никто не хотел прибыть первым и тем самым унизить себя ожиданием. В конце концов оба – и итальянец и испанец, – топчась буквально на каждом метре, совершили чудо этикета и прибыли на берег Бидассоа в один и тот же день и в один и тот же час. Некоторое время они пребывали в нерешительности. Кто первым спустит лодку на воду, чтобы отплыть на маленький Фазаний остров посредине реки, где должна состояться встреча? Наконец оба нашли выход, который удовлетворил их гордость. И кардинал и дон Луис де Аро одновременно объявили себя больными. Уловка оказалась неудачной, так как причины были слишком уж сходны, но тем не менее, чтобы все выглядело благопристойно, пришлось ждать, пока «больные» поправятся, но никто не желал «выздоравливать» первым.
Вся Европа сгорала от нетерпения. Будет ли заключен мир? Состоится ли свадьба? Каждая деталь страстно обсуждалась.
В Тулузе Анжелика следила за всем этим без особого интереса. Она была поглощена радостным событием в своей жизни, которое представлялось ей гораздо более важным, чем свадьба короля.
День ото дня они жили с мужем все в большем согласии, и Анжелика начала страстно мечтать о ребенке. Ей казалось, что только материнство сделает ее настоящей женой Жоффрея. Тщетно он без конца уверял ее, что никогда ни одну женщину до нее не любил настолько сильно, чтобы познакомить ее со своей лабораторией и беседовать с ней о математике; она относилась к его словам недоверчиво и, мало того, еще начинала ревновать его к прошлому. Он смеялся над ее ревностью, но в глубине души был от этого в восторге.
