Ортанс с горящими глазами подошла к сестре. Она не могла скрыть своего восхищения роскошными туалетами, которые Анжелика раскладывала на постели. Увидев платье из золотой парчи, она даже восторженно вскрикнула.
– Мне кажется, что для нашего чердачного окна оно будет неуместно, – опередила ее Анжелика.
– Конечно, ты присутствовала на свадьбе короля и к этому торжеству можешь относиться с пренебрежением.
– Уверяю тебя, что я очень рада. Никто не ждет въезда короля в Париж с таким нетерпением, как я. Но это платье я хочу сохранить, чтобы продать, если д'Андижос не привезет мне денег, чего я начинаю опасаться. А всеми остальными можешь распоряжаться как угодно. Ведь я живу у тебя и должна как-то возместить твои расходы.
В конце концов, после долгих колебаний, Ортанс взяла для подруги атласное платье небесно-голубого цвета, а для себя – ансамбль цвета неспелого яблока, который освежал невыразительное лицо этой брюнетки.
Наступило утро двадцать шестого августа. Взглянув на тощую фигуру сестры, которой фижмы верхнего платья придали некоторую округлость, на ее матовое лицо, оживленное зеленым платьем, на ее негустые, но мягкие и тонкие каштановые волосы, Анжелика, покачав головой, сказала:
– Право, Ортанс, мне кажется, ты была бы прелестной, если бы не твой желчный характер.
К ее великому удивлению, Ортанс не рассердилась. Она вздохнула, продолжая крутиться перед большим металлическим зеркалом.
– И мне тоже так кажется, – проговорила она. – Но подумай сама, я не создана для того, чтобы прозябать в безвестности, а живу именно так. Мне нравится общество блестящих и хорошо одетых людей, я люблю светскую беседу, обожаю зрелища. Но домашние заботы совсем закабалили меня. Этой зимой мне удалось побывать на званых вечерах у одного поэта-сатирика, у Скаррона. Это ужасный, злой калека, но какой ум, дорогая моя! О, я никогда не забуду этих вечеров! Как жаль, что Скаррон недавно умер. Придется снова прозябать.
– Но сейчас ты не вызываешь жалости. Уверяю, вид у тебя блестящий.
– Конечно, будь я просто женой прокурора, это платье никогда не выглядело бы на мне так шикарно. Благородство нельзя купить. Оно в крови.
Склонившись над ларцами, чтобы выбрать себе украшение, сестры вновь ощутили дух клана, гордость за свое дворянское происхождение. Они забыли и о полутемной комнате, и о безвкусной мебели, и о столь же безвкусных бергамских гобеленах на стенах, которые ткали в Нормандии специально для людей среднего достатка.
В этот день господин прокурор на рассвете уехал в Венсен, где собирались высшие сановники государства, чтобы встретить короля приветственными речами.
Залпы пушек перекликались с колокольным звоном. Городская стража в парадной форме, ощетинившаяся пиками, алебардами и мушкетами, заняла свои места на улицах, где оглушительно кричали глашатаи, раздавая листочки с программой торжества, маршрутом королевского кортежа и описанием триумфальных арок.
Около восьми часов утра карета с облезлой позолотой, принадлежащая мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант, остановилась у дома прокурора. Подруга Ортанс оказалась красивой, яркой девицей: золотистые волосы, розовые щеки, перламутровый лоб, украшенный мушкой. Голубое платье, которое ей дала Анжелика, удивительно сочеталось с ее немного навыкате, но живыми и умными глазами цвета сапфира.
Она мельком поблагодарила Анжелику, хотя на ней было не только ее платье, но и великолепное бриллиантовое ожерелье, тоже одолженное Анжеликой.
Мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант де Мортемар жила в убеждении, что все
– ее должники и оказать ей услугу – для каждого большая честь. Семья ее была бедной, но Атенаис считала, что их старинный дворянский род стоит любого богатства. Брат и сестра ее, судя по всему, были о себе столь же высокого мнения. Все трое обладали бьющей через край энергией, насмешливым умом, страстным характером и тщеславием, что делало их весьма приятными и в то же время весьма опасными собеседниками.
Все жизнерадостное общество уселось в карету, которая покатила по запруженным людьми улицам, мимо домов, украшенных цветами и гобеленами. Всадники и вереницы экипажей с трудом пробивали себе путь сквозь толпу, которая становилась все гуще, к Сент-Антуанским воротам, откуда должно было начаться торжественное шествие.
Придется сделать крюк, чтобы заехать за бедняжкой Франсуазой, – сказала Атенаис. – Сейчас это будет нелегко.
– О боже, избавь нас от вдовы скрюченного Скаррона! – воскликнул ее брат.
Он сидел рядом с Анжеликой и бесцеремонно прижимался к ней. Сославшись на жару, она попросила его отодвинуться.
– Я обещала Франсуазе взять ее с собой, – настаивала Атенаис. – Она милая женщина, и с тех пор, как умер ее калека супруг, у нее так мало развлечений! Я даже думаю, что она уже сожалеет о том, что его нет.
– Еще бы! Пусть он был уродом, но он давал в дом деньги. Вдовствующая королева назначила ему пенсию.
– А когда Франсуаза вышла за него замуж, он уже был калекой? – спросила Ортанс. – Эта пара всегда вызывала мое любопытство.
– Да, он уже тогда был скрюченный. Он взял ее девочкой, чтобы она ухаживала за ним. Она была сиротой, ну и согласилась. Ей было пятнадцать лет.
– Вы думаете, она действительно согласилась? – спросила младшая из сестер.
– Кто знает… Ведь Скаррон повсюду кричал, что ревматизм лишил его всего, кроме языка и еще одного… Ну, вы сами понимаете… Наверняка он научил ее всяким штучкам. Ведь он был такой развратник! А
