потом, ей-богу, у них бывало столько народу, что какой-нибудь статный сеньор должен же был взять на себя труд поразвлечь ее. Называли де Вийарсо.
– Надо признать, – сказала Ортанс, – что хотя госпожа Скаррон красавица, она всегда держалась очень скромно. Не отходила от кресла на колесиках, в котором сидел муж, помогала ему устроиться поудобнее, подавала целебные отвары. И вместе с тем она образованная женщина, умеет прекрасно вести беседу.
Вдова ожидала их на тротуаре около невзрачного дома.
– Боже мой, какое платье! – прошептала Атенаис, прикрывая ладонью рот. – Юбка совсем вытерта.
– Почему же вы ничего не сказали мне? – спросила Анжелика. – Я подыскала бы что-нибудь для нее.
– Да, конечно, я как-то упустила это из виду. Франсуаза, садитесь же!
Молодая женщина грациозно поклонилась всем и села в уголок. У нее были красивые карие глаза, затенявшиеся длинными, чуть подкрашенными сиреневой краской ресницами. Уроженка Ниора, она жила в Америке, но, оставшись сиротой, вернулась во Францию.
Наконец, они без труда добрались до прямой и чистой улицы Сент-Антуан, где было уже не так многолюдно. Экипажи стояли на соседних улочках. Отель де Бове гудел словно улей. Над балконом в центре фасада был натянут малиновый бархатный балдахин, обшитый золотым и серебряным позументом и бахромой. Фасад был украшен персидскими коврами.
На пороге разодетая одноглазая старая дама, похожая на святые мощи в раке, подбоченившись, покрикивала на рабочих, которые развешивали ковры.
– А это что за мегера? – спросила Анжелика, когда они шли к отелю.
Ортанс сделала ей знак молчать, а Анжелика, прикрывшись веером, прыснула.
– Это, милая моя, хозяйка дома Катрин де Бове, по прозвищу Кривая Като. Она была камеристкой Анны Австрийской, и когда нашему юному королю пошел пятнадцатый год, королева поручила ей просветить его. Вот где кроется секрет ее богатства.
Анжелика не смогла удержаться от смеха.
– Надо полагать, ее опытность возместила отсутствие красоты.
– Пословица гласит, что для юношей и монахов нет уродливых женщин, – добавил молодой Мортемар.
Но несмотря на насмешки, все они почтительно поклонились бывшей камеристке.
Она пристально оглядела их своим единственным глазом.
– А, пуатьевенцы. Ну, ягнятки мои, не мешайте мне. Залезайте-ка побыстрее наверх, пока мои служанки не заняли лучшие места. А это кто такая? – она ткнула своим скрюченным пальцем в сторону Анжелики.
– Моя подруга, графиня де Пейрак де Моран, – представила Анжелику Атенаис.
– Так-так! – проговорила старая дама и как-то странно хихикнула.
– Уверена, она что-то знает о тебе, – шепнула сестре Ортанс, когда они поднимались по лестнице. – Мы наивны, воображая, что дело не получит скандальной огласки. Я не должна была брать тебя с собой. Тебе лучше вернуться домой.
– Ладно, только отдай мое платье, – сказала Анжелика, протянув руку к корсажу сестры.
– Утихомирься, дура, – ответила Ортанс, отталкивая ее.
Атенаис де Тонне-Шарант приступом взяла окно в одной из комнат для слуг и устроилась около него вместе с Анжеликой и Франсуазой Скаррон.
– Отсюда чудесно все видно, – воскликнула она. – Смотрите, вон Сент-Антуанские ворота, через которые въедет король.
Анжелика тоже выглянула в окно. И почувствовала, что бледнеет.
Первым, что бросилось ей в глаза под голубым, подернутым знойной дымкой небом, была не широкая улица, по обеим сторонам которой густой толпой стояли люди, не ворота Сент-Антуан с триумфальной аркой из белого камня, а огромная, массивная крепость, которая, словно темная скала, возвышалась чуть правее.
– Что это там за укрепленный замок около ворот Сент-Антуан? – вполголоса спросила она сестру.
– Бастилия, – шепнула та, прикрывшись веером.
Анжелика не могла отвести глаз от крепости. Восемь башен со сторожевыми вышками, слепые толстые стены, решетчатые ворота, подъемные мосты, рвы – остров страданий, затерявшийся в океане огромного равнодушного города, замкнутый, отрешенный от жизни мир, которого не коснется даже сегодняшнее ликование. Вот она – Бастилия!
Король во всем своем великолепии проедет мимо этого сурового стража его власти.
Ни один звук не проникнет в темень тюремных камер, где люди томятся, потеряв всякую надежду, долгие годы, иногда всю жизнь.
Ожидание затянулось. Наконец крики нетерпеливой толпы возвестили о начале шествия.
Из темноты свода Сент-Антуанских ворот появились первые шеренги: шли представители четырех нищенствующих орденов – францисканцы, доминиканцы, августинцы и кармелиты. Впереди шествовали монахи с крестами этих орденов и со свечами. Их черные, коричневые и белые сутаны из грубой шерсти словно бросали вызов щедрому солнцу, которое как бы в отместку озаряло целую клумбу розовых черепов.
Затем шло белое духовенство со своими крестами и хоругвями, со священниками в стихарях и квадратных тапочках.
