знали о нем, так как он должен был вестись при закрытых дверях, а может быть, просто не хотели себя компрометировать.
Анжелику и ее спутницу усадили сбоку, но оттуда все было хорошо видно и слышно. Анжелика с удивлением заметила, что находится в окружении нескольких монахинь, принадлежащих к разным орденам, за которыми незаметно следил священник, судя по всему занимавший весьма высокий пост. Анжелика недоумевала, для чего монахинь пригласили на процесс, где будет идти речь об алхимии и колдовстве.
Высокие стрельчатые своды зала, находившегося, по-видимому, в одном из самых старинных зданий Дворца правосудия, были украшены массивными лепными плафонами в виде акантовых листьев. Витражи создавали в зале полумрак, а несколько горящих свечей делали все вокруг еще более зловещим. Две или три большие немецкие печи, облицованные блестящими фаянсовыми плитками, давали немного тепла.
Анжелика пожалела, что не спросила адвоката, не помешало ли что-нибудь привести на процесс Куасси-Ба и старого саксонца-рудокопа.
Она тщетно искала в толпе знакомые лица.
Ни адвоката, ни подсудимого, ни судей еще не было. Несмотря на ранний час, зал был уже переполнен, и многие стояли в проходах. Видно было, что некоторые пришли сюда, просто чтобы посмотреть забавное зрелище или, скорее даже, послушать нечто вроде лекции о правосудии, так как большинство присутствующих составляли молодые клерки судебного ведомства.
Сидящие в зале держались молчаливо, и на общем фоне особенно выделялась лишь шумная компания, расположившаяся перед Анжеликой, где довольно громко обменивались мнениями, считая, наверно, своим долгом просветить менее сведущих соседей.
– Чего они тянут? – нетерпеливо восклицал один из них, молодой магистрат в обильно напудренном парике.
Его сосед с прыщеватым широким лицом и с меховым воротником на мантии, который сдавливал ему шею, зевая, ответил:
– Ждут, когда закроют двери в зал суда, и тогда можно будет ввести обвиняемого и водворить его на скамью подсудимых.
– А скамья подсудимых – это вон та скамья без спинки, что стоит отдельно внизу?
Один из клерков, неопрятный, с сальными волосами, обернулся и, ухмыляясь, возразил:
– Уж не хотите ли вы, чтобы приспешнику дьявола подали кресло?
– Говорят, колдун может стоять даже на острие булавки и на языке пламени,
– вставил напудренный магистрат.
Его толстый сосед с важным видом ответил:
– Ну, этого от него не потребуют, но он должен будет стоять на этой скамье на коленях перед распятием, которое укреплено на кафедре председателя суда.
– Для такого чудовища это еще слишком роскошно! – крикнул клерк с сальными волосами.
Анжелика вздрогнула. Если даже эта толпа, состоящая из избранных представителей правосудия, настроена так враждебно и предвзято, то чего же ждать от судей, которые тщательно подобраны королем и его приближенными?
Но магистрат в мантии с меховым воротником важным тоном возразил клерку:
– А по-моему, все это выдумки. Этот человек колдун не больше, чем мы с вами, но он, должно быть, помешал очередной крупной интриге кого-нибудь из сильных мира сего, и теперь они выискивают законный предлог, чтобы убрать его со своего пути.
Анжелика склонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть человека, который отважился так открыто высказывать столь опасные мысли. Ей очень хотелось узнать его имя, но ее спутница легким прикосновением руки напомнила ей, что она не должна обращать на себя внимание.
Сосед отважного магистрата, оглядевшись по сторонам, тихо сказал:
– Если бы им необходимо было просто избавиться от него, я думаю, они могли бы сделать это и без суда.
– Им нужно время от времени кинуть кость народу и показать, что иногда король карает и представителей знати.
– Но, мэтр Галлеман, если бы это было так и все затеяли ради того, чтобы удовлетворить страсти толпы, как некогда делал Нерон, то был бы громкий открытый процесс, а не такой, при закрытых дверях, – возразил молодой человек, который жаждал, чтобы суд скорее начался.
– Сразу видно, что ты еще новичок в этом проклятом ремесле, – сказал знаменитый адвокат, выходки которого, по словам Дегре, заставляют дрожать Дворец правосудия. – На открытых заседаниях может вспыхнуть настоящий бунт, так как народ по природе своей чувствителен и не так глуп, как кажется. Ну а король уже умудрен опытом и больше всего боится, чтобы и у нас дело не обернулось так, как в Англии, где народ сумел весьма ловко положить голову своего монарха на плаху. Вот поэтому-то тех людей, которые мыслят по-своему, да еще к тому же мыслят опасно, у нас душат потихоньку, без шума. А потом их тела, в которых еще теплится жизнь, бросают на растерзание черни, вызывая у нее низменные инстинкты, и обвиняют народ в жестокости. А священники твердят ему, что необходимо бороться со столь низменными наклонностями и, само собой разумеется, до суда и после служат мессу.
– Но церковь не причастна к этим эксцессам, – запротестовал сидящий неподалеку священник, склоняясь к разговаривающим. – Я скажу даже больше, господа, в наше время очень часто мирской суд, не зная канонического права, берет на себя смелость подменять собой суд церковный. И думаю, я не ошибусь, если заверю вас, что большинство присутствующих здесь представителей церкви обеспокоено тем, что гражданская власть посягает на ее права. Я недавно вернулся из Рима и видел, как наше посольство в Ватикане постепенно превратилось в пристанище для всякого сброда, для всякого отребья. Его святейшество папа Римский уже не хозяин в собственном доме, потому что наш король, чтобы разрешить этот спорный вопрос, не колеблясь, послал в подкрепление войска, и французские солдаты при посольстве получили от него приказ стрелять по войскам папы, в случае если те перейдут к действиям, иными словами, попытаются арестовать разбойников и воров, итальянских и швейцарских подданных, которые нашли
