Никола шел, нагнув голову, словно искал что-то. Наконец он остановился, опустился на колени и, поднявшись, протянул Анжелике пригоршню душистых красных ягод.
– Первая земляника, – прошептал он, и улыбка зажгла лукавый огонек в его карих глазах.
– Не надо, Никола, это нехорошо, – тихо ответила Анжелика.
Но от волнения на глаза ее навернулись слезы. Никола вдруг вернул ее в чарующий мир детства, в чарующий мир Монтелу с прогулками по лесу, опьяняющим ароматом боярышника, прохладой, веющей от каналов, по которым Валентин катал ее на лодке, речушками, где они с Никола ловили раков, в мир Монтелу, равного которому нет на земле, мир, где сладковатое, таинственное дыхание болот смешивается с резким ароматом окутанного тайной леса…
– А помнишь, мы называли тебя маркизой ангелов? – шепотом спросил Никола.
– Глупый, – дрогнувшим голосом проговорила она. – Никола, ты не должен…
Но она сама уже, как в детстве, брала губами нежные и сладкие ягоды прямо из его протянутых ладоней. И как тогда, Никола стоял совсем рядом, но только теперь этот некогда худенький живой мальчуган с лицом, напоминающим беличью мордочку, превратился в юношу на целую голову выше нее, и в вырез расстегнутой рубашки она видела его смуглую, заросшую черными волосами грудь, вдыхала исходящий от него резкий мужской запах. Она слышала, как медленно и тяжело он дышит, и, взволнованная, не решалась поднять голову, боясь встретиться с его дерзким и жарким взглядом.
Она продолжала есть землянику, поглощенная этим упоительным занятием, которое в действительности имело для нее какой-то особый смысл.
«Мой Монтелу, в последний раз! – говорила она себе. – Насладиться тобой в последний раз! Все самое лучшее, что делало меня счастливой; сейчас в этих руках, в загорелых руках Никола…»
Когда исчезла последняя ягодка, Анжелика вдруг закрыла глаза и прислонилась к стволу дуба.
– Послушай, Никола…
– Я слушаю, – ответил он на местном наречии.
Она чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, запах сидра. Он стоял совсем близко, совсем рядом и словно окутывал ее теплом своего крепкого тела. Но он не прикасался к ней, и, подняв на него глаза, она вдруг заметила, что он даже спрятал руки за спину, чтобы устоять перед соблазном схватить ее, сжать в своих объятиях. Она встретила его взгляд, страшный взгляд – в нем не было ни тени улыбки и только мольба, смысл которой нельзя было не разгадать. Никогда еще Анжелика не была так захвачена мужской страстью, никогда никто так ясно не давал ей понять, какие желания вызывает ее красота. Любовное томление юного пажа в Пуатье было лишь детской игрой, забавой молодого зверька, который проверяет силу своих когтей.
Сейчас все было по-иному. Сейчас это было нечто могущественное и жестокое, древнее, как мир, как земля, как гроза.
Анжелика испугалась. Будь она более опытной, она не смогла бы устоять перед этим призывом. От волнения у нее подкашивались ноги, но она нашла в себе силы и отпрянула от Никола, как лань при виде охотника. И то невидимое, что ждало ее, и сдерживаемая страсть Никола вызывали в ней чувство страха.
– Никола, не смотри так на меня, – пробормотала она, пытаясь придать своему голосу твердость. – Я хочу тебе сказать…
– Я знаю, что ты хочешь мне сказать, – глухо прервал он ее. – Я читаю это в твоих глазах, в том, как ты сейчас вскинула голову. Ты – мадемуазель де Сансе, а я – слуга… И теперь мы уже не можем даже открыто смотреть друг другу в лицо. Я должен стоять перед тобой с опущенной головой! «Будет исполнено, мадемуазель, слушаю-с, мадемуазель…» Ты глядишь на меня, не видя. Словно я бревно какое-то, ведь на собаку и то обращают больше внимания. Некоторые маркизы в своих замках заставляют лакеев мыть себя, потому что лакей – не мужчина, перед ним можно показаться и голой. Да, лакей не человек – он вещь, которая служит вам. Теперь и ты будешь обращаться со мной так же?
– Замолчи, Никола!
– Хорошо, я замолчу…
Он стиснул зубы и тяжело дышал, словно больное животное.
– Я замолчу… Но прежде я должен сказать тебе кое-что, – начал он снова.
– Мне никто не нужен, кроме тебя. Я это понял, когда ты уехала. Я тогда несколько дней ходил сам не свой. Это правда, я лентяй, бегаю за девками, мне противно возиться с землей и со скотом. Я и сам не знаю, чего хочу. Раньше мое место было подле тебя. Теперь ты вернулась, и я не могу больше ждать, я должен знать – по-прежнему ли ты моя или я тебя потерял. Да, я дерзкий, бесстыжий. Но если бы ты только захотела, ты бы стала моей, вот здесь, на мху, в этой роще, в нашей роще, на земле Монтелу, которая, как и раньше, принадлежит нам, только нам с тобой! – прокричал он.
Птицы в ветвях деревьев испуганно смолкли.
– Ты бредишь, бедный мой Никола, – ласково сказала Анжелика.
– Только не жалей меня! – воскликнул Никола, и, несмотря на его загар, видно было как он побледнел.
Анжелика тряхнула своими длинными волосами, которые, как прежде, свободно спадали ей на плечи. Ее охватил гнев.
– А как же ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала? – спросила она, тоже переходя на местное нарезе. – Нравится мне это или нет, но я больше не имею права слушать любовные признания пастуха. Я скоро выйду замуж за графа де Пейрака.
– За графа де Пейрака! – потрясенный, повторил Никола.
Он отступил на несколько шагов и молча посмотрел на нее.
– Значит, у нас говорили правду!.. – еле слышно прошептал он. – Граф де Пейрак. Вы!.. Вы! Вы выйдете
