напоминать идиллию какого-нибудь бедняка, который одной рукой поглаживает бутылку, а другой – подружку и с грустью думает, что ему придется расстаться со своими жалкими экю, которые он с трудом заработал, чтобы заплатить и за вино и за любовь.
– А я уверен, что любовь…
– Любовь в нужде чахнет…
Жоффрей де Пейрак засмеялся и, успокаивая спорщиков, протянул вперед руки.
– Мир, мессиры. Послушайте, что говорит нам наш мудрый учитель, чья гуманная философия должна разрешить все наши споры. Вот какими словами открывается его трактат «Искусство любви»: «Любовь аристократична. Чтобы заниматься любовью, надо быть свободным от забот о хлебе насущном, нельзя допустить, чтобы они торопили вас, заставляя считать дни». Итак, мессиры, будьте богаты и одаривайте своих возлюбленных драгоценностями. Блеск, рождающийся в глазах женщины при виде красивого ожерелья, легко может перейти в огонь любви. Лично я нахожу обворожительным взгляд, который нарядная женщина бросает на себя в зеркало. Сударыни, не пытайтесь убедить меня в обратном, не будьте лицемерны. Неужели вам понравится мужчина, если он настолько пренебрегает вами, что даже не старается сделать вас еще красивее?
Дамы, смеясь, начали перешептываться.
– Но я беден! – воскликнул де Кастель-Жалон с печальным видом. – Пейрак, не будь так жесток, верни мне надежду!
– Будь богат!
– Легко сказать!
– Кто хочет, тот добьется. Или, на худой конец; хотя бы не будь скуп. «Скупость – наибольший враг любви». Если ты нищ, не скупись на время, на обещания, иди на безумства и, главное, заставь свою подругу смеяться. «Скука
– это червь, который гложет любовь». Сударыни, не правда ли, вы предпочитаете шута чопорному ученому?.. Но все-таки я тебя утешу, дорогой Кастель-Жалон: «Любви заслуживает лишь достойный».
«Какой у него чудесный голос, как красиво он говорит», – думала Анжелика.
Поцелуй юного герцога жег ей пальцы. Однако, повинуясь ей, он сразу же после этого склонился к розовощекой вдовушке. Анжелика чувствовала себя одинокой и, не отрывая глаз, смотрела сквозь голубоватый дым курильниц на другой конец стола, где вырисовывалась фигура в красном – ее муж. Видел ли он ее? Бросил ли ей хоть один призывный взгляд из-под маски, которой он закрыл свое изуродованное лицо? Или же он забыл о ней и, как истый эпикуреец, бездумно наслаждается этой изящной словесной битвой?
– Знаете, я совершенно сбит с толку, – неожиданно воскликнул юный герцог Форба де Ганзк, немного привстав. – Я впервые здесь, в Отеле Веселой Науки, и, откровенно говоря, ожидал увидеть прелестную свободу нравов, а не услышать столь строгие слова: «Любви заслуживает лишь достойный». Неужели, чтобы покорить наших дам, мы должны стать святыми?
– Упаси вас боже, герцог, – смеясь, возразила вдовушка.
– Вопрос серьезный, – проговорил д'Андижос. – Дорогая моя, вам пришелся бы по вкусу нимб вокруг моей головы?
– О нет!
– Почему вы считаете, что достойный – это обязательно святой? – возразил Жоффрей де Пейрак. – Достойный человек способен на безумства, он весел, любезен, отважен, он сочиняет стихи, а главное – намотайте себе на ус, мессиры, – он великолепный любовник, всегда полный сил. Наши отцы противопоставляли любви куртуазной, возвышенной – любовь плотскую, низменную. А я говорю вам: соединим их воедино. Надо любить по-настоящему, всей душой и телом!
Помолчав, он продолжал более тихим голосом:
– Но не следует пренебрегать и сентиментальной восторженностью, которая, будучи не чужда чувственным желаниям, возвышает и очищает их. Вот почему я утверждаю, что тот, кто хочет изведать любовь, обязан обуздать свое сердце и свои чувства, следуя совету Ле Шаплена: «У возлюбленного должна быть только одна возлюбленная. У возлюбленной должен быть только один возлюбленный». Итак, выбирайте себе друга по сердцу, любите, а когда охладеете – расстаньтесь, только не будьте легкомысленными любовниками, которые опьяняются страстью, как пьяницы вином, не пейте из всех кубков одновременно и не превращаете храм любви в скотный двор.
– Клянусь святым Севереном! – оторвавшись от своей тарелки, воскликнул де Жермонтаз. – Если бы мой дядя-архиепископ слышал вас, он был бы совсем сбит с толку. То, что вы говорите, ни на что не похоже. Меня никогда ничему подобному не учили.
– Вас вообще мало чему учили, шевалье де Жермонтаз. Но что же в моих словах так смутило вас?
– Все. Вы проповедуете верность и распутство, благопристойность и плотскую любовь. А потом вдруг словно с церковной кафедры клеймите «опьянение страстью». Я передам это выражение моему дядюшке- архиепископу. Уверяю вас, в ближайшее же воскресенье он повторит его в соборе.
– То, что я сказал, – это просто человеческая мудрость. Любовь – враг излишеств. В ней, как и в еде, следует отдавать предпочтение не количеству, а качеству. Истинное наслаждение кончается, когда начинается распутство, ибо, погрязнув в нем, приходишь к отвращению. Разве тот, кто жрет, как свинья, и наливается вином, как бездонная бочка, способен упиваться прелестью изысканного поцелуя?
– Должен ли я узнать в этом портрете себя? – проворчал шевалье де Жермонтаз с набитым ртом.
Анжелика подумала, что этот шевалье хотя бы добродушен. Но почему Жоффрею словно доставляет удовольствие то и дело задевать его? Разве он не чувствует, какая опасность для него таится в этом неприятном визите?
– Архиепископ подослал своего племянника, чтобы он шпионил за нами, – сказал он ей накануне праздника.
И тут же беспечным тоном добавил:
