с вами, последствия будут такими же.
Тацу пожал плечами:
— Если кто-то увидит нас вместе, ты можешь сказать, что разрабатываешь меня в качестве источника. Как следствие первого контакта между тобой и шефом Станции Биддлом, когда вы занимались поисками нашего друга.
Канезаки посмотрел на него:
— А может быть, я и разрабатываю вас.
«Тацу знал, что ты можешь это сказать, малыш», — подумал я.
— Видишь, — кивнул Тацу. — Не так уж неправдоподобно.
Я вспомнил о старом выражении игроков в покер: «Если ты смотришь на игроков и не можешь распознать чайника, значит, чайник — ты».
Долгое время все молчали. Потом Канезаки глубоко вздохнул:
— Просто не верю, что я это делаю. Я ведь могу попасть в тюрьму.
— За встречу с потенциально важным источником? — спросил Тацу, и я понял, что сделка совершена.
— Точно. — Канезаки скорее обращался к себе, чем к окружающим. — Это точно.
Мне вспомнилось еще одно выражение: «Легче всего продать продавцу».
Тренинг, нацеленный на то, чтобы убедить источник подписать расписку. Канезаки практически хвастался, насколько искусно хороший оперативник может это проделать. И все же он переступил черту, даже не опустив глаза, чтобы убедиться, что она действительно существует.
Я подумал о красочных описаниях пищевой цепи, когда маленькую рыбу проглатывает рыба побольше, а ту — рыба еще больших размеров.
Взглянув на Канезаки, я подумал: «По крайней мере Тацу не предаст тебя. Если только не будет безусловно обязан это сделать».
18
Мы разошлись. Канезаки отправился на свою «встречу», а Тацу — расставлять людей, чтобы те отработали возможную слежку за ним. Договорились снова встретиться в «Кристи» через два часа. Я спросил Тацу, прежде чем он ушел, не удалось ли ему достать для меня еще один пистолет. Он отрицательно покачал головой.
Я недолго побродил по антикварным салонам в цокольном этаже находящегося неподалеку Ханаэ- Мори-билдинга. Повосхищался изысканными стеклянными камеями в стиле ар-нуво братьев Даум из Нанси и Эмиля Галле. Я потерялся в маленьких мирах, изображенных на этих вазах и бокалах: зеленый луг, с висящими над ним стрекозами; мельницы, спящие под снежными одеялами; лес, деревья которого, казалось, качаются в своих стеклянных гранях.
В «Кристи» я вернулся задолго до нашей следующей встречи, но не стал ждать внутри. Вместо этого проверил места, которыми могла бы воспользоваться команда наблюдателей, если бы кто-нибудь интересовал их в заведении. Удостоверившись, что места не заняты, я, как зловещий токийский ворон, уселся в темноте возвышения справа от кафе, обозревая вход. Только после того как увидел возвращающегося Канезаки, а потом Тацу, и только после того, как убедился, что за ними никто не следит, я спустился и присоединился к ним.
— Мы уже ждем, — сказал Тацу, когда я вошел. — Не хотели начинать без тебя.
— Извините. Меня задержали.
Он посмотрел на меня так, как будто совершенно точно понял, что вызвало мою задержку, потом повернулся к Канезаки:
— Я взял двух сотрудников, чтобы наблюдали за местом, где должна была состояться ваша мнимая встреча. Мы обнаружили там человека, пытавшегося сфотографировать происходящее.
Глаза Канезаки вылезли из орбит.
— Сфотографировать?
Тацу кивнул.
— И что вы сделали? — спросил он.
— Мы задержали этого человека.
— О Боже, — проговорил Канезаки, представляя, наверное, заголовки завтрашних газет. — Официальный арест?
Тацу покачал головой:
— Неофициальный.
— И кто он такой?
— Его зовут Эдмунд Гретц, — ответил Тацу. — Приехал в Токио три года назад в надежде заработать на жизнь в качестве свободного фотографа, с мечтой о шикарных моделях на взлетных полосах. В результате ему пришлось давать уроки английского в разных японских корпорациях. Но неожиданно ему все же удалось найти заинтересованных в его таланте фотографа.
— ЦРУ? — Канезаки побледнел.
— Да. Он на контракте. Полгода назад прошел курс ведения наблюдения, курс борьбы с наблюдением и всяких других тайных штучек. С тех пор Контора обращалась к нему три раза. В каждом случае ему сообщали место и время, где должна была состояться встреча, он должен был фотографировать встречу все время, пока она продолжалась.
— Откуда он знал, кого нужно снимать?
— Ему дали фотографию этнического японца, который всегда должен быть участником встречи.
— Мою.
— Да.
Я покачал головой от удивления и подумал, что слова «козел отпущения» должны быть написаны на его визитной карточке.
— А начальник Гретца… — пробормотал Канезаки.
— Шеф Станции, — подсказал Тацу. — Джеймс Биддл.
— Тот же человек, которому понадобились расписки.
— Точно, — подтвердил Тацу.
— Представляю себе, как этот парень ломал себе голову, чтобы хоть что-то понять, — сказал я.
Тацу покачал головой:
— Гретц всего лишь мелкая сошка с некоторыми навыками по ту сторону объектива. Он ничего не знает. Его главная забота: чтобы никто не выяснил, что мы его подловили. Он не хочет потерять прибыльную халтурку и быть депортированным.
— Вы не смогли больше ничего узнать у него? — спросил Канезаки.
Тацу сделал неуверенное движение:
— Мои люди расспрашивали его не слишком вежливо. Не думаю, что у него осталось еще что добавить.
— Что он делает с фотографиями, после того как заканчивает съемку? — спросил Канезаки.
— Относит снимки Биддлу, — ответил Тацу.
Канезаки застучал пальцами по столу.
— А что он собирался делать с последними фотографиями? Почему он следил за мной?
— У меня, наверное, есть возможность узнать это, — сказал Тацу.
— Как это?
Тацу покачал головой:
— Еще рано. Позволь мне осторожно навести некоторые справки. Я вскоре свяжусь с вами.
Глаза Канезаки слегка сузились.
— Почему вы мне помогаете? — спросил он.
Тацу посмотрел на него.
