Пришел сосед, шепнув, что есть новости. Солдаты, посланные по следам беглецов, еще не возвратились. Ясно, что они боятся вернуться несолоно хлебавши. По всей видимости, слух о бегстве рабыни из гарема и убийстве Верховного евнуха пока не слишком распространился. Когда Мулей Исмаил и об этом узнает, кто вообразит его гнев!.. Что ж, будет новая работа для Иакова и Аарона.
Анжелика проводила эти дни с еврейками в разноцветных платьях, обвешанными украшениями из чистого золота, словно иконы в роскошных окладах. Зеленый, алый, оранжевый и лимонный цвета их нарядов, их полосатые шали подчеркивали блеск черных глаз и очарование лиц цвета янтаря, светящихся подобно драгоценностям. Рядом со своими мужчинами с их черными сюртуками и повадками тощих котов они блистали богатством, как и дети, изумительно красивые, изящные и тоже в одеждах всех цветов. Здесь была Ребекка – мать, были дочери Рахиль и Руфь, сноха Агарь и маленькие Иоас, Иосиф и прелестная куколка Абигель. Они делились с Анжеликой мацой, рисом с шафраном, португальской треской и солеными огурцами. Но треска и огурцы не имели успеха. Внимание Анжелики было приковано к уличным шумам, она вздрагивала от чужих голосов, от грохота повозки, везущей головы. Ее продвижение сопровождалось гортанными выкриками: «Белек! Белек! Фисса! (Внимание! Быстро!)», ибо стражники не любили задерживаться в меллахе. Наконец, они уезжали, чтобы вернуться завтра, с другими головами…
Рахиль ободряюще улыбалась, кладя свою руку на руку беглой рабыни султана. «Зачем эти мужчины и женщины подвергают себя такой опасности?» – спрашивала себя Анжелика. Ведь меч, занесенный над ее головой, теперь навис и над всем еврейским кварталом. Над черной ермолкой мирного ювелира, над кудрявой головкой двухлетней Абигель, уснувшей на материнских коленях…
– Все хорошо! – говорила Рахиль.
Этим почти исчерпывался ее запас французских слов. Но когда она их произносила, живой блеск глаз и тонкая улыбка напоминали Анжелике, что эта женщина – дочь Савари. У Анжелики не было времени оплакать старого друга. Она замечала, что все еще ждет его. Трудно было представить себя на дорогах без него, неутомимо семенящего рядом, раздающего советы и вынюхивающего в воздухе «аромат дальних странствий».
– Будь проклят Мулей Исмаил! – вскричала она по-арабски.
– Проклят! Стократно проклят! – отвечали ей молитвенным шепотом евреи.
На второй вечер ремесленник Кавайак привел с собой еще одного пленника, кавалера Мальтийского ордена господина де Мерикура. Они рассказали, что весь город живет под гнетом разразившейся бури. Наконец открылась немыслимая, скандальная истина: из гарема султана сбежала пленница! Обнаружили труп убитого Верховного евнуха. Что сказал, что сделал Мулей Исмаил? Он простерся ничком, лбом к земле:
– У меня были лишь два близких сердцу друга, – повторял он. – Осман Ферраджи и Колен-нормандец. В один день я потерял их обоих!
О женщине он не говорил. Стыдливость араба противилась этому. Но никто не сомневался, что пробуждение от горя будет ужасным. Какие злодейства, какая резня смогут облегчить отчаяние этой странной души?..
– Необходимо задержаться еще на один день, – сказал Колен Патюрель.
У остальных при этом заявлении лбы покрылись потом. Они больше не могли часами ждать в тишине меллаха. Мулей Исмаил в конце концов и через стены почует их присутствие.
– Еще один-единственный день, – повторил нормандец своим уверенным голосом.
И спокойствие вернулось к ним. Хладнокровие Колена Патюреля, казалось, в силах отвести опасные флюиды так же, как исключительное самообладание Байдорана обманывает чутье кровожадного деспота.
Беглецов искали на дорогах вдоль реки по направлению к Мазаграну. Султан послал нарочных предупредить местных шейхов, что если преступники не будут в ближайшее время задержаны, то те сами поплатятся головой.
Однажды Анжелика услышала беседу короля пленников с господином де Мерикуром. Этому человеку лет пятидесяти было поручено после побега Колена Патюреля поддерживать среди пленников порядок и справедливость, улаживать споры.
– Ты можешь рассчитывать на такого-то, – говорил Колен Патюрель, – а такого-то опасайся. Избегай стычек православных с католиками, следи, чтобы они не оказывались вместе.
Затем Кавайак и господин де Мерикур удалились, спеша вернуться в лагерь рабов. Хотя они и были посланы в еврейский квартал с поручением, не следовало вызывать подозрение слишком долгим отсутствием. Они пообещали прийти с последними новостями в день предполагаемого ухода беглецов.
Еще одни сутки миновали. На утро следующего дня, когда Анжелика осталась одна в комнате на женской половине, к ней явился один из будущих спутников, маркиз де Кермев. Он попросил кружку горячей воды, объяснив, что хочет воспользоваться вынужденным бездействием, чтобы побриться. За шесть лет рабства это ему удавалось так редко! Да и то приходилось пользоваться осколком бутылки…
– Вы должны быть счастливы, дорогое дитя, что избавлены от подобных забот, – сказал он, касаясь пальцем ее щеки. – Боже, какая нежная кожа!
Анжелика попросила маркиза держать кружку двумя руками, чтобы не обвариться, пока она наливает кипящую воду.
Бретонский дворянин смотрел на нее с восхищением.
– Что за наслаждение созерцать наконец такую хорошенькую французскую мордашку! Ах, моя красавица! Как я сожалею, что представляюсь вам в таком жалком обличье. Но терпение! Когда мы будем в Париже, я закажу себе длинный камзол из красного атласа. Он преследует в мечтах такого бедного пленника, как я.
Анжелика расхохоталась.
– Ах, сударь! Давненько наши модники не носят подобных камзолов.
– А-а-а… Но что же носят?
– Узкие панталоны чуть ниже колен, а камзол вот до сих пор, сильно присборенный.
