происходящим.
У мостика собралась вся команда и еще какие-то люди, должно быть, рабы, мелькнувшие тогда в люке трюма. Там были женщины и дети, мужчины в расцвете лет, молодые и старики, самые разные люди, белые, смуглые, коричневые и черные, в самой разнообразной одежде, – от ярко расшитых плотных безрукавок жителей Адриатического побережья до арабских бурнусов и темных покрывал гречанок.
Д'Эскренвиль обвел всех тяжелым неподвижным взглядом и набросился на Корьяно, неторопливо и тяжело подымавшегося на мостик.
– Вот к чему приводит слабость! Я поддался лести этого старого ворона аптекаришки. И знаешь, что он сделал? Сбежал! Это второй раб, бежавший с моего корабля в течение месяца. Прежде со мной никогда такого не бывало. Ведь я – Ужас Средиземноморья! Меня так прозвали недаром! И надо же, чтобы я позволил обдурить себя какой-то жалкой мокрице, за которую в Ливорно не получить и полсотни пиастров… Он заморочил мне голову своей болтовней и увлек на эти несчастные острова, уверив, что я неслыханно разбогатею, потому что тут имеется какое-то чудесное вещество. И я ему поверил! Мне следовало помнить, что я захватил его вместе с тем проклятым провансальцем, который ухитрился удрать со своей баркой. А я еще починил эту скорлупку, чтобы побольше выручить за нее. Никто еще надо мной так не издевался. А теперь этот аптекарь!
– У него, конечно, были сообщники. То ли среди часовых, то ли среди команды, а может быть, среди рабов.
– Это я сейчас выясню. Корьяно, тут все собрались?
– Да, ваша светлость.
– Так, сейчас позабавимся. Ха-ха-ха! Над маркизом д'Эскренвилем никто еще долго не смеялся. А этого проклятого аптекаря я раздавлю, как клопа, когда поймаю. Мне следовало помнить, что этот старый дьявол потопил наш каик. Ну, пошли. Все сюда!
Так как все уже стояли на месте, никто не шевельнулся. Все молчали, тревожно поглядывая на мостик.
– Сегодня ночью с борта спустили каик, он исчез, а на нем был один из рабов. Кто нес стражу сегодня ночью? На страже были шесть человек, сменявших друг друга. Пусть они выйдут вперед. Скажите, кто виновен. Кто покажет на виновного, тот сохранит себе жизнь. Если сам виновный или виновные признаются, я их только выгоню из своей команды и высажу на этом острове. Признайтесь, прежде чем я успею перевести свое распоряжение на итальянский, греческий и турецкий.
Он повторил сказанное на трех языках. Капитан Матье перевел его слова на арабский.
Затем воцарилась тишина, прерывавшаяся только всхлипами детей, которых испуганные матери быстро заставляли умолкнуть. Наконец поднялся один из надзирателей и что-то прокричал.
Д'Эскренвиль и Корьяно переглянулись.
– Они ничего не знают. Дело обычное. Ну что ж, господа, хотите прикинуться дурачками, так прибегнем к обычному наказанию. Пусть стражники бросят жребий. Повесим того, на кого укажет судьба. Начнем! Вон ты и ты, идите сюда!
Двое, на кого он указал, вышли из ряда и поднялись на мостик. Один был красивый негр, другой – уроженец Средиземноморья, корсиканец или сардинец, со светлыми волосами и темной от загара кожей. Они не дрожали от страха. Среди флибустьеров было привычным делом, что жребий решал, кому расплачиваться за всех. И никто не пытался уклониться от судьбы.
– Вот эта раковина определит Божий суд, – сказал д'Эскренвиль. – Решка – это спинкой кверху, орел – ямкой кверху. Решка – это смерть. Ну, Мустафа, начинай.
Губы негра шевельнулись:
– Инч Алла!
Он взял раковину и подбросил ее.
– Орел.
– Теперь ты, Сантарио.
Сардинец перекрестился и бросил раковину.
– Решка!
На лице негра выразилось неописуемое облегчение. Сардинец опустил голову. Д'Эскренвиль усмехнулся.
– Судьба выбрала тебя, Сантарио. Но ты, быть может, не виноват? Если бы ты заговорил, то спас бы свою жизнь. Теперь уже поздно. На рею его!
Два матроса вышли вперед и схватили приговоренного.
– Обождите, – велел пират. – Мало вздернуть одного. Возьмемся за рабов. Они, разумеется, не видели побега, ничего не слышали, и никто из них ничего не скажет. Но расплачиваться им все равно придется, и судьба укажет кому. Так как предыдущий жребий выпал против христианина, пусть сейчас бросают только мусульмане.
Едва перевели это распоряжение, как среди мавров и турок поднялся крик негодования. Пожилой человек с красивым арабским лицом и выкрашенной хной бородой вышел вперед, отчаянно протестуя. Корьяно перевел:
– Он говорит, что справедливость Господня сама сделает выбор между верными и неверными.
Д'Эскренвиль опять усмехнулся.
– Вижу, дети мои, что плен и рабство не останавливают споров из-за веры. Ну что ж, пусть этот старый муэдзин и бросит ракушку. Если выпадет орел, значит, он сам указывает на жертву среди своих единоверцев.
Старик повернулся к подымающемуся солнцу, три раза простерся ниц и произнес несколько слов.
