уронил, не разжимая зубов:
– Двадцать пять тысяч пиастров.
Лицо араба погасло. Он собрал свои камни, вложил в кошелек на груди и, поднявшись, медленно ушел в тень, растворился, покинув торговый зал.
Обернувшись к Шамиль-бею, Эривян медленно поднял колокольчик. Но вдруг рука его застыла, как в параличе, и все присутствующие замерли. Настало молчание, оно было таким долгим и таким пугающим, что Анжелика прислушалась и невольно подняла голову. И тут ее словно ударило. Да так, что она чуть не потеряла рассудок, едва не завыла в последнем кромешном бреду.
К подиуму через зал под удивленными взглядами медленно и спокойно шел человек. Он был огромен и до чрезвычайности странен. Черный с ног до головы, в черных кожаных перчатках с крагами, подбитыми серебряными заклепками, и в маске из той же черной кожи, закрывавшей все лицо до губ, окаймленных темной бородой, он походил на кошмарное видение.
За ним двигался приземистый капитан Янсен.
Эривян очень мягко опустил руку с колокольчиком. Он не зазвонил. Склонившись почти до земли, он елейно пролепетал:
– Эта женщина продается. Она интересует вас, господин Рескатор?
– На чем остановился торг? – голос под маской был низким и хриплым.
– На двадцати пяти тысячах пиастров, – ответил Эривян.
– Тридцать пять тысяч!
Армянин застыл с разинутым ртом. Тогда Янсен звонко повторил:
– Тридцать пять тысяч пиастров от моего хозяина монсеньора Рескатора! Кто даст больше?
Шамиль-бей упал на подушки и застыл в отупении.
Анжелика услышала рассыпчатый звон колокольчика. Мрачный силуэт вырос перед ней, и она почувствовала, как ее облек длинный бархатный плащ, который Рескатор снял с себя и набросил ей на плечи. Складки бархата упали до земли. Она яростно запахнулась в него. Никогда, никогда в жизни она не забудет испытанного стыда!
Незнакомые руки продолжали крепко держать ее, не давая упасть. Тут она почувствовала, что ноги подкашиваются и без этой поддержки она бы опустилась на колени. Глухой хриплый голос произнес:
– Прекрасный вечер выдался вам, Эривян! Француженка!.. И какого достоинства! Кто ее владелец?
Маркиз д'Эскренвиль вышел вперед, шатаясь, как пьяный. Его глаза горели на белом как мел лице. Дрожащим пальцем он тыкал в Анжелику.
– Потаскуха! – заговорил он заикающимся тусклым голосом. – Худшая потаскуха из тех, кого носила земля. Берегись, колдун, она выжрет твое сердце!..
Корьяно выскочил из-за занавеси, откуда он следил за торгами. Он встал между ними, раздвинув беззубый рот в сладчайшей улыбке.
– Не слушайте его, монсеньор. Радость помрачила его ум. Это очень милая дама… Очень послушная и нежная.
– Лжец! – проронил Рескатор.
Он сунул руку в суму из золотой парчи, висящую у пояса, вытащил оттуда кошелек, полный экю, и бросил его Корьяно, чей единственный глаз стал круглым от удивления.
– Но, монсеньор, – прошамкал флибустьер, – у меня ведь будет моя часть добычи…
– Да бери же, это задаток.
– Почему?
– Потому что хочу, чтобы каждый был сегодня счастлив.
– Браво! Брависсимо! – проревел Корьяно, подбросив в воздух свой колпак.
– Да здравствует монсеньор Рескатор!
Тот поднял руку:
– Праздник начинается.
Капитан Янсен передал приглашение, которое крупнейший денежный туз Средиземного моря обращал ко всем присутствующим. На празднике будут танцовщицы и музыканты, будет вино, кофе, жаркое из барашка. Экипажам корсарских судов презентуют целых быков, а на каждом перекрестке поставят бочки с вином из Смирны и мальвазией. Лакеи будут раздавать горожанам хлебы и мясо на вертелах, а с крыш будут бросать деньги в толпу.
Сегодня в честь француженки Кандия будет пировать. Так желает монсеньор Рескатор.
И все закричали:
– Виват!
– Вах! Вах! Вах! – с живостью вторили турки, вновь размещаясь на подушках, с которых только что встали. Все – от корсара до шейха – готовились к новым удовольствиям. Лишь два мальтийских рыцаря направились к дверям.
– Кабальеро, кабальеро! Не угодно ли присоединиться к нам?
Дон Хозе испепелил Янсена взглядом и удалился в сопровождении байи де ла Марша.
