вы помогли мне арестовать ее. Именно так! Мне помогли драгоценные сведения, которые я исторг-таки у вас, об ограблении, совершенном вашими приятелями из Двора чудес. Вы этого не помните?.. Забыли, видно. Столько пережито с тех пор. Ах, моя дорогая, в Париже теперь очень часто отравляют людей. У меня безумно много работы. И в Версале тоже часты отравления. Там особенно трудно выявлять… Но я вижу, эти мелкие сплетни вам неинтересны. Поговорим о другом.
Мне поручено разыскать вас и задержать. Мне всегда дают неприятные поручения. Задержать Бунтовщицу из Пуату! Не очень это удобно! И вообще это не моя специальность — таскаться по провинции вроде вашей… Жалкая это провинция, обескровленная, ограбленная, где люди забиты, как скот, а услышав ваше имя, держат рот на замке… Я отказался от поисков там и предпочел довериться случаю… Тут сыграл некоторую роль этот проныра Бомье. Он явился в Париж с донесением по церковным делам, которым не видно конца, и одновременно искал сведений об одной женщине… Почему я подумал, не вы ли эта женщина? Сам не знаю. Но недавняя встреча с любезным наместником Ла-Рошели господином де Барданем, устранила мои сомнения. Я помчался сюда со всей возможной скоростью, чтобы вновь увидеть вас, моя драгоценная. И это оказались действительно вы. Мое поручение выполнено.
А знаете ли вы, что помолодели?.. Именно так, меня поразило это, едва я вас увидел. Неужели все дело в этом скромном чепчике, напоминающем мне о служанке мэтра Буржюса в то давнее время, когда я заходил к нему в таверну Красной маски выпить стаканчик белого винца… Позднее меня ввело в заблуждение ваше новое обличье, когда вы числились в фаворитках короля и были кругом обвешаны драгоценностями. Поверьте мне, я уже начинал видеть в нем приметы моих отравительниц: жадность, честолюбие трусость, стремление мстить. Теперь все это ушло. Я вновь вижу чистые глаза молодой женщины.., только в них прибавилось кое-что — след тяжелых переживали Что же отмыло вас от всей той грязи? Что сделало ваше лицо опять ясным и чистым? Что вернуло вам всепоглощающий взгляд этих огромных глаз, зовущих на помощь?
Я вошел сюда и сразу сказал себе: Боже! Как она молода! Приятный сюрприз, надо признаться, спустя пять лет. Может быть, это слезы на ваших щеках?..
Кто же заставил вас плакать, дорогая? Это старая крыса Бомье? Почему? Что вы еще натворили тут, что опять попали в грязные лапы полиции?.. Когда же вы научитесь благоразумию?.. Но почему же вы не отвечаете мне? Ваши глаза очень красноречивы, бесспорно, как и всегда были, но мне этого недостаточно. Я хочу услышать, как звучит ваш голос.
Он наклонился вперед и внимательно вглядывался в нее. Она молчала, будучи не в силах выговорить ни слова. Из глубины ее отчаяния рвался зов, мольба: «Дегре, друг мой Дегре, помогите мне!» Но губы ее не издавали ни звука.
Дегре умолк. Он долго рассматривал ее, черту за чертой, подробность за подробностью, сверяя впечатление с тем лицом и фигурой, которые так часто являлись ему в сновидениях и мечтах.
Он приготовился ко всему, думал увидеть ее опустившейся, постаревшей, вызывающей, полной горечи или ненависти… Он не ждал только этой сдержанной скорби, этой немой и отчаянной мольбы, исходящей из ее зеленых глаз, которые стали еще яснее, еще светлее, чем были.
«Я знал, что ты красива, — думал он, — но ты стала гораздо красивее!.. Каким это чудом?»
Его охватило истинное уважение к этой женщине, которой удалось невероятное: сохранить свою душу здоровой, несмотря на пережитые страшные годы, войну, поражение, существование гонимого и преследуемого зверя, бесконечные опасности.
Он вновь наклонился и серьезно спросил:
— Мадам, чем я могу помочь вам?
Анжелика вздрогнула, словно пробуждаясь от гипноза.
— Помочь мне? Вы решили помочь мне, Дегре?
— А что же еще я делаю, с тех пор как познакомился с вами? Только помогаю вам. Да, и в Марселе, когда я хотел арестовать вас, это было для вашей пользы. Что бы я не отдал тогда, чтобы помешать вам пуститься в ту гибельную эскападу, которая так дорого обошлась вам!
— Но.., вам приказано арестовать меня?
— Разумеется, и даже не один раз, а два. И все-таки я вас не арестую. — Он покачал головой:
— ..Потому что это будет ужасно для вас. Больше бежать вам не удастся. Я должен буду предоставить вас, мой ягненочек, связанной по рукам и ногам. И я даже не знаю, не о жизни ли вашей пойдет речь. Во всяком случае, о вашей свободе. Больше вам света не увидеть.
— Вы рискуете карьерой, Дегре.
— Вот уж о чем не следовало напоминать в ту минуту, когда я предлагаю вам помощь. Я не могу себе представить вас в пожизненном заключении, вас, созданную для безграничных просторов… Кстати, вы правда собирались отплыть в Америку с несколькими десятками протестантов?
Он полистал небрежно лежавший на столе список пассажиров «Святой Марии». У нее в глазах заплясали фамилии: Маниго, Берны, Карреры, Мерсело.., потом имена: Мартиал, Северина, Лорье, Абигель, Ревекка, Жереми, Рафаэль… Она помедлила еще секунду.
У полиции есть сто способов вырвать признание. Взволнованный голос Дегре, его язвительные замечания и прорывающиеся выражения нежности — может быть, это должно было лишь усыпить недоверчивость, заставить ее подчиниться? Одним словом она могла выдать своих друзей, тех, кого любой ценой хотела защитить. Губы ее дрожали. Она решила сыграть ва-банк.
— Да, это правда.
Дегре откинулся на стуле и странно вздохнул.
— Хорошо, что вы не усомнились во мне. Если б вы это сделали, я, возможно, арестовал бы вас! Наша профессия делает нас с годами более суровыми и более сентиментальными, более жестокими и более деликатными. Отказываешься почти от всего кроме некоторых мелочей, которые стоят дороже золота. И со временем они делаются еще дороже. К таким вещам принадлежит ваша дружба. Я разговариваю с вами так откровенно, моя дорогая, — что не в моем обычае, — потому что знаю, что если выпущу вас в этот раз, то больше никогда не увижу.
— Вы меня выпустите?
— Да. Но этого недостаточно для вашей защиты; вы ведь опять попали в очень скверную историю. Почему вы раньше не уехали на острова? Это был лучший исход. Я бы так никогда вас и не увидел и очень был бы рад этому. Теперь придется попортить кровь. Этот Бомье сумел обогнать вас. Всех ваших сообщников немедленно отправят под арест. За кораблем их уже следят. С этой стороны ничего сделать для вас невозможно… К чему вы вздумали, моя прелесть, связаться с этими еретиками, когда вам прежде всего надо было держаться незаметно? На них теперь обращают слишком много внимания, и укрываться в их домах рискованно… Не говоря уж о том, что это народ неинтересный. Ледяные души, которые не умеют любить… Вы меня разочаровали!..
— Вы говорите, что их всех арестуют? — Остальных его слов Анжелика уже не расслышала. — Когда?
— Завтра утром.
— Завтра утром, — повторила она, бледнея.
Никто ни о чем не догадывается. А завтра утром черные люди и люди с оружием ворвутся во двор, где цветут испанские сирени и левкои, где детишки плясали вокруг пальмы. Они схватят этих детей за руки и уведут их навсегда. А руки мэтра Берна закуют в цепи. Они станут грубо толкать старую Ревекку и почтенную тетушку Анну, а та будет протестовать, прижимая к тощей груди Библию и свои математические книги. Книги у нее вырвут из рук и швырнут в ручей…
И по всем уличкам их квартала под стенами города поведут женщин в белых чепцах с наскоро увязанными узлами в руках, мужчин в цепях, детей, чьи ножонки не будут поспевать за шагами волочащих их солдат.
— Дегре, вы сказали, что поможете мне…
— А вы хотите воспользоваться моим обещанием, чтобы предупредить этих людей?.. Этого не будет. Довольно уже вы наглупили! Я вам даю совсем немного времени собрать ваши тряпки — под моим надзором — и потом вытащу вас из опасного окружения, в котором вы оказались по своему неразумию. Вы слишком быстро забыли, что за вами тоже охотятся, и то, что вы католичка, никак не поможет вам, когда еще кто- нибудь, кроме меня, станет разбираться в вашей истории.
