сражались во главе и Иисусом Навином, чтобы обрести землю обетованную.
Он повернул лошадь и растаял в сумерках.
На закате по небу поплыли опаленные облака, подобные дыму от огромного пожара на бледно- перламутровом фоне.
Море было цвета темного золота, а черные острова множились, как стая акул, плывущая к берегу.
Подошедший Кроули предложил воспользоваться последними лучами солнца, чтобы выставить сторожевые посты и часовых.
– Выходит, разговоры об индейцах – это серьезно?
– Все может случиться. Уж лучше знать об этом и быть настороже, чем проснуться со стрелой между лопатками.
– Я думал, он шутит, – задумчиво произнес Маниго, глядя на оружие у своих ног.
Пастор Бокер стоял с закрытыми глазами, будто громом пораженный.
– Он шутит, но он знает писание, – пробормотал он. – Его шутки заставляют о многом задуматься. Братья, а заслужили ли мы землю обетованную? Чем роптать на Господа за ниспосланные нам испытания, не лучше ли их принять, как справедливое искупление грехов наших и цену, которой нам предстоит оплатить нашу свободу?
Анжелика прислушивалась, как стихает в ночи стук лошадиных копыт. Дыхание ветра и моря. Тайна ночи над неведомой землей и ее опасностями.
Те, кто бодрствовали в ту ночь, прислушиваясь к малейшему шуму, были удивлены внезапно снизошедшим покоем. Тревога и сомнения оставили их. Ответственность за этот клочок земли, где они только что возвели свои ненадежные убежища, вдруг придала им уверенность. Держа руку на дуле мушкета, вперив взор во тьму, протестанты сменяли друг друга на постах часовых, и их суровые фигуры вырисовывались у костров рядом с завернувшимися в меха охотниками. Своими цветистыми и живописными речами трапперы приобщали их к окружавшему их полудикому миру. Ларошельцы начинали забывать о прошлом.
До утра тревоги так и не было, и это было воспринято чуть ли не с досадой.
Анжелика попросила разрешения взять лошадь, чтобы съездить в Голдсборо.
Пожалуй, ей больше всех было не по себе. Ее муж так и не призвал ее к себе. Приехав накануне, он даже не пытался ее увидеть и не спросил о ней. Он то обращался с ней фамильярно, как сообщник, то предоставлял ей полную независимость.
В сущности, такое поведение было неизбежно, пока окружающие не знали об узах, которые их объединяют. Но Анжелика начинала терять терпение. Отчужденность Жоффрея де Пейрака была ей невыносима. Ей было необходимо видеть и слышать его.
Кроули напомнил ей об йндейцах-кайюгах. Но она лишь пожала плечами. Индейцы кайюги! В том мрачном расположении духа, в котором она пребывала, она готова была обвинить Жоффрея в том, что он воспользовался этим предлогом, чтобы держать ее в отдалении.
– Хозяин запретил кому бы то ни было удаляться от лагеря Шамплена.
Анжелика с упрямым видом не обратила никакого внимания на эти слова. Ей надо в Голдсборо, сказала она.
Когда она садилась на лошадь, Онорина подняла такой крик, что пришлось взять ее с собой.
– Ох! Онорина, Онорина, деточка, неужели ты не можешь хоть один денек посидеть спокойно?
И все же она хорошенько усадила девочку перед собой, и они отправились в путь. Эта поездка напомнила Анжелике, как когда-то они с Онориной скакали по Ньельскому лесу.
Она ехала по дороге, устланной сухими травами, приглушавшими стук копыт. Лето приближалось к концу, и в воздухе плыл аромат лесных орехов и теплого хлеба. Знакомый и сладостный запах! Должно быть, под листьями прятались ягоды.
К привычной красоте дубового и каштанового леса добавлялась экзотическая прелесть светлых берез с потрескавшейся шелковистой корой и истекающих душистым соком кленов. С наслаждением Анжелика вновь вдыхала лесной воздух – самый любимый. Но тайна этих мест была иной, чем тайна Ньельского леса. От девственного леса исходило особое очарование. Ньель был отягощен памятью о друидах. А викинги, единственные белые люди, которые в далеком прошлом высадились на этих берегах, оставили в память о себе только странные башни из грубо отесанных камней у самого моря.
Тяжелые шаги этих завоевателей так и не дошли до лесов, которые знали лишь бег бесчисленных животных и скользящую походку редких молчаливых индейцев.
Анжелика не заметила, что лошадь свернула на другую тропинку, ведущую к вершине холма. Внезапно открывшееся пространство поразило ее. Она увидела перед собой кукурузное поле. В центре на деревянном настиле под навесом сидел на корточках индеец и длинным шестом отгонял пернатых грабителей.
Справа виднелась изгородь вокруг индейской деревни. Над вигвамами вился дымок. Вдали пшеничное поле сменялось тыквенным и еще одним, где росли неведомые растения с большими блестящими листьями, которые она приняла за табак. И повсюду распускались яркие подсолнухи. Но вскоре лес вновь сомкнулся вокруг этого сельского пейзажа.
Удивленная всадница не догадалась спросить дорогу. Лошадь продолжала подниматься в гору, вероятно, по привычке. На вершине она сама остановилась. Анжелика окинула боязливым и в то же время жадным взглядом местность, простиравшуюся у ее ног. Среди деревьев повсюду угадывалось мерцание бесчисленных озер и прудов, и вся эта бело-голубая мозаика была усеяна скалами, с которых низвергались белоснежные потоки.
Она боялась дышать, постепенно привыкая к величественному и безмятежному пейзажу, с которым ей предстояло сродниться.
И в этот момент Онорина пошевелилась и вытянула ручонку.
