обдумать все возможные последствия. Избавить мир от такого сброда, как эти негодяи-испанцы, и к тому же удовлетворить мой экипаж, желавший правосудия, – тут все было ясно. И я, не мешкая, приказал их вздернуть. Другое дело – ларошельцы. Повесь я их
– и все мои планы тут же бы рухнули. Я не мог отправиться в глубь континента, не основав на побережье поселение колонистов. Мне нужна эта бухта, нужен этот порт, пусть даже в зачаточном состоянии. К тому же, было бы просто глупо привезти сюда столько поселенцев, а потом отказаться от задуманной экспедиции к истокам Миссисипи. Повесив мужчин, зачинщиков бунта, я должен был бы взвалить на себя заботу о женщинах и детях, и мне пришлось бы опять плыть в Европу за другими колонистами, которые наверняка оказались бы хуже этих. Как видите, я внял вашей просьбе и по достоинству оценил их смелость и находчивость. Короче говоря, у меня было немало аргументов против казни и притом довольно веских, но они все же не перевешивали законного желания мести и необходимости наказать бунтовщиков в назидание другим.
Анжелика слушала его, покусывая нижнюю губу.
– А я-то думала, что вы их пощадили, потому что об этом вас попросила я!..
Он расхохотался.
– Подождите, пока я дойду до конца своей речи, – тогда и решайте, стоит ли принимать этот разочарованный, обиженный вид. Ах, моя душенька, вы остались женщиной до кончиков ногтей, несмотря на всю вашу новообретенную мудрость.
Он поцеловал ее в губы и не отпускал, пока она не перестала сопротивляться и не ответила на его поцелуй.
– А теперь позвольте добавить, что в глубине души у меня были и другие опасения: я боялся реакции госпожи Анжелики на этот акт правосудия, вполне оправданный, но непоправимый. И я колебался.., и ждал.
– Чего?
– Чтобы решила сама судьба.., чтобы одна или другая чаша весов перевесила. А может быть, я ждал, чтобы ко мне пришли вы.., кто знает?
Анжелика снова попыталась вырваться из его объятий.
– Подумать только, – воскликнула она в негодовании, – я дрожала, стоя у вашей двери, у меня ноги подкашивались от страха! Я думала, вы меня убьете, если я стану просить за них – а вы, оказывается, этого ждали!..
В глазах графа плясали веселые огоньки – ему очень нравилось, когда Анжелика, рассердясь, начинала вести себя, словно неразумный ребенок.
– Повторяю: я колебался. Я был убежден, что в конце концов именно вы определите их участь. Никак не возьму в толк, почему вы так негодуете.
– Ах, я не знаю.., мне кажется, что тогда вы нарочно морочили мне голову.
– Вовсе нет, мой ангел, я нисколько не притворялся. Я ждал, давая судьбе время. Ведь вы могли и не прийти ко мне, не попросить, чтобы я их помиловал.
– И тогда вы бы их повесили?
– Наверное. Я отложил решение до рассвета.
Лицо графа де Пейрака вдруг стало серьезным.
Он еще крепче обнял ее, прижался щекой к ее щеке, и она вздрогнула, коснувшись его шрамов и ощутив тепло его загорелой кожи.
– Но ты пришла… И теперь все хорошо.
Темнота, наплывающая с моря, сливалась с мраком леса.
На тропинке появился индеец, ведя на поводу двух оседланных лошадей.
Жоффрей де Пейрак вскочил в седло.
– Вы поедете со мной, сударыня.
– Куда?
– Ко мне. Мое жилище не отличается изысканностью, это всего-навсего деревянная башня над заливом. Но там мы сможем любить друг друга без помех. Сегодня вечером моя жена принадлежит только мне.
Глава 9
– Так куда же мы едем? – снова спросила Анжелика, когда лошади вынесли их на ночной берег.
Он ответил:
– На берегу Гаронны у меня есть маленький замок, где мы сможем любить друг друга без помех.
И тогда она вспомнила ту тихую ночь в далекой Аквитании, когда он увез ее из Тулузы, чтобы обучить сладостной науке любви. Здесь же им бил в лицо неистовый ветер, а когда они подъехали к простому бревенчатому форту, грохот прибоя настолько усилился, что стало невозможно расслышать друг друга.
Однако внутренние помещения этой деревянной крепости, которую Жоффрей де Пейрак построил на побережье, были убраны с изысканной роскошью. В них забывалось, что природа этой новой земли еще не укрощена и что жизнь здесь скудна и полна опасностей. В стенах форта его хозяин собрал множество дорогих вещей, произведений искусства, ценных приборов. Во время его отлучек их охраняли отобранные им самим индейцы – причем охраняли с тем суеверным почтением, которое первобытные народы испытывают перед тем, что им непонятно. Стены главного зала, расположенного на самом верху центральной башни, были увешаны оружием: саблями, мушкетами, пистолетами. Все они могли быть немедля пущены в Ход и все представляли собой великолепные образцы мастерства оружейников: испанских, французских или турецких. Этот сверкающий металлическим блеском арсенал выглядел бы устрашающе, если бы не мягкий, волшебно красивый свет двух люстр цветного венецианского стекла, в которых заранее были зажжены фитили. От
