Он оперся о стол и скрестил руки на груди.
– Впрочем, это не может служить вам извинением. Ваш отказ чреват серьезными последствиями. Итак, как же все-таки насчет нашей сделки?
– Какой сделки?
– Когда вы явились ко мне в Ла-Рошели, из ваших слов я понял, что если возьму на борт ваших друзей, то вы в качестве платы вернете мне рабыню, которой я не смог воспользоваться сообразно своим прихотям и правам.
Анжелика почувствовала себя виноватой, словно она была торговцем, который пытается обойти условия контракта.
Когда она бежала по ландам под хлестким дождем, одержимая единственной мыслью – вырвать своих гонимых, обреченных друзей из этой проклятой страны, она понимала, что, обращаясь за помощью к Рескатору, тем самым предлагает ему себя. Тогда все казалось ей легким и простым. Главное – бежать, а остальное не имело значения.
Теперь он давал ей понять, что настало время заплатить долг.
– Но.., вы же сказали, что я вам не нравлюсь? – сказала она с надеждой.
Услышав эти слова, Рескатор от души рассмеялся.
– Женские плутни и вероломство всегда найдут доводы в свое оправдание, пусть даже самые неожиданные, – проговорил он между двумя взрывами хриплого хохота, от которого Анжелике сделалось не по себе. – Дорогая моя, здесь я хозяин! Я могу позволить себе менять свои мнения обо всем, в том числе о вашей особе. В гневе вы довольно соблазнительны, и в вашей порывистости есть своя прелесть. Признаюсь, я уже несколько минут мечтаю избавить вас от чепца и от этой вашей дерюги, чтобы еще больше обнажить то, что вы сейчас столь любезно мне показали.
– Нет, – сказала Анжелика, запахнув на груди плащ.
– Нет?
Он приблизился к ней с напускным безразличием. Какая тяжелая, какая неумолимая у него поступь! При всей непринужденности манер, отличавшей его от чопорного идальго, человек он был железный. Порой это забывалось. Он отлично умел забавлять, развлекать. Но затем вновь проявлялась его суровая непреклонность, и тогда Анжелике становилось страшно.
Сейчас она чувствовала, что всей ее силы: и физической, и нравственной – не хватит, чтобы противостоять ему.
– Не надо, – сказала она торопливо. – Это невозможно! Вы чтите законы ислама – вспомните же, что они запрещают обладать женщиной, имеющей мужа. Я уже дала слово одному из моих спутников. Мы собираемся пожениться.., через несколько дней.., здесь, на корабле.
Она говорила первое, что приходило в голову. Ей нужно было срочно, немедленно воздвигнуть стену между ним и собой. Сверх всякого ожидания ее слова как будто достигли цели.
Рескатор резко остановился.
– Вы сказали: одному из ваших спутников? Тому, который ранен?
– Да.., да.
– Тому, который знает?
– Что знает?
– Что вы заклеймены.
– Да, ему.
– Черт побери! Для кальвиниста он человек смелый! Жениться на такой потаскухе!
Эта вспышка поразила Анжелику. Она ожидала, что он встретит ее сообщение какой-нибудь циничной насмешкой. А он, кажется, был глубоко задет.
«Это потому, что я заговорила о законах ислама, которые ему, должно быть, дороги», – подумала она.
Словно прочитав ее мысли, он яростно бросил:
– Законы ислама мне так же безразличны, как и законы христианских стран, откуда вы бежите.
– Вы святотатствуете, – испуганно сказала Анжелика. – Вспомните: разве вы только что не признали, что мы спаслись от бури только благодаря Божьей милости?
– Бог, которому я возношу благодарность, имеет лишь отдаленное сходство с богом – соучастником несправедливостей и жестокостей вашего мира… Вашего прогнившего Старого Света… – со злостью добавил он.
Эта резкая обличительная речь нисколько не напоминала его обычную манеру разговора. «Я его задела», – опять подумала Анжелика.
Она была ошеломлена этим, чувствуя себя как Давид, неожиданно для себя поразивший Голиафа при помощи жалкой пращи.
Рескатор опять устало опустился в кресло у стола и, взяв из ларца тяжелое ожерелье, начал рассеянно пропускать жемчужины между пальцами.
– Вы давно его знаете?
– Кого?
– Вашего будущего супруга.
