– Оденьтесь, Бертиль, – мягко повторила она. – Поверьте мне, когда у вас будет побольше опыта, вы поймете истинный смысл этого восхищения, которое так вам льстит, и покраснеете за свое нынешнее поведение.
Бертиль не стала дожидаться, когда у нее будет побольше опыта, и сразу же покраснела до корней волос. Ее миловидное лицо исказила злобная гримаса.
– Вы говорите так из ревности… Потому что он смотрит на меня, а не на вас… Теперь вы уже не самая красивая, госпожа Анжелика.., скоро самой красивой стану я – даже в глазах тех мужчин, которые сегодня все еще восхищаются вами… Вот вам – смотрите, как я следую вашим советам.
Она быстрым движением повернулась к Абдулле, и одарила его ослепительной улыбкой, открыв прелестные жемчужные зубки.
Мавр задрожал всем телом. Глаза его вспыхнули, а губы, отвечая на улыбку Бертиль, как-то странно растянулись.
– Ох, какая же вы дурочка! – вскипела Анжелика. – Бертиль, сейчас же прекратите эти проделки, не то, обещаю вам, что все расскажу вашему отцу.
Угроза подействовала. В том, что касалось соблюдения благопристойности, мэтр Мерсело шуток не любил, а когда речь шла о его единственной обожаемой дочери, и вовсе был до крайности щепетилен. Бертиль неохотно подняла свой корсаж. Рашель оделась еще раньше – после первых же слов Анжелики, потому что как и вся молодежь их маленькой общины, питала глубокое доверие к советам служанки мэтра Берна. И неожиданная дерзость Бертиль по отношению к ней потрясла девушек, словно святотатство.
Но Бертиль, которой уже давно не давала покоя зависть, не желала признать себя побежденной.
– О, я знаю, откуда произошла ваша досада, – снова заговорила она. – Хозяин корабля не удостоил вас взглядом. А между тем всем известно, что вы проводите ночи в его каюте. Но сегодня он предпочел приволокнуться за Абигель.
Она нервно рассмеялась.
– У него не очень-то хороший вкус! Что он нашел в этой высохшей старой деве?
Желая угодить Бертиль, две или три ее подружки хихикнули.
Анжелика устало вздохнула.
– Бедные мои дети, ваша глупость превосходит всякое воображение. Вы еще ничего не понимаете в жизни, однако беретесь о ней рассуждать. Придется мне вам сказать, раз уж вам самим это невдомек, что Абигель – женщина красивая и привлекательная. Да знаете ли вы, что когда она распускает волосы, они доходят ей до поясницы? Ни у одной из вас никогда не будет таких красивых волос, даже у вас, Бертиль. К тому же, у нее есть ум и сердце, вы же своей глупостью можете наскучить даже тем поклонникам, которых к вам привлечет ваша юность.
Уязвленные ее словами, юные дурочки замолчали – не потому, что Анжелика убедила их, а потому, что они не нашли, что ответить, Бертиль одевалась медленно, поглядывая на мавра, который продолжал неподвижно стоять на том же месте, будто темное изваяние, одетое в развеваемый ветром белоснежный бурнус.
Анжелика повелительно бросила ему по-арабски:
– Что ты тут делаешь? Поди прочь, твое место подле твоего господина.
Абдулла вздрогнул, словно вдруг пробудился ото сна, и с удивлением посмотрел на женщину, которая заговорила с ним на его языке. Потом под взглядом зеленых глаз Анжелики на его лице отразился страх и он ответил, точно ребенок, пойманный на запрещенной шалости:
– Мой господин еще здесь. Я жду, чтобы последовать за ним.
Анжелика только теперь заметила, что Рескатор стоит у подножия трапа, ведущего на капитанский мостик и беседует с Ле Галлем и тремя его друзьями.
– Ну что ж, тогда уйдем мы, – решила она. – Дети, идите за мной!
Она ушла, уводя с собой девушек.
– Этот негр… – прошептала испуганная Северина, – Госпожа Анжелика, вы заметили? Он смотрел на Бертиль так, словно хотел съесть ее живьем.
Глава 18
Четверо протестантов обратились к Рескатору, когда он спускался по трапу с бака. Случай был редкий: с тех пор, как они отплыли из Ла-Рошели, ни один из гугенотов не пытался подойти к нему, чтобы поговорить. Слишком уж глубокой представлялась им пропасть между ними и тем, чем, по их мнению, был капитан «Голдсборо».
Морской бродяга, человек без корней, без родины, без веры и закона, которому они к тому же были обязаны жизнью, мог внушить этим праведникам только неприязнь.
Если не считать разговора с Габриэлем Берном, Рескатор и мужчины-гугеноты за все плаванье не сказали друг другу ни слова. И с каждым днем возрастало глухое напряжение между чужими, подозрительно наблюдающими друг за другом людьми. Постепенно они становились врагами.
Поэтому когда Ле Галль и три его товарища остановили Рескатора, он насторожился.
Как он признавался в разговоре с Никола Перро, при всем уважении к достоинствам протестантов, он отнюдь не питал иллюзий, что их легко будет превратить в союзников. Из всех людей, которых ему доводилось изучать, реформаты были, пожалуй, самыми неприступными. Даже взгляд индейца или чернокожего семита не так непроницаем, как взгляд квакера, который раз и навсегда решил для себя, что ты являешься воплощением зла.
Сейчас гугеноты стояли перед Рескатором, почтительно прижав к животам свои круглые шляпы. Их волосы были подстрижены коротко и очень аккуратно. Никакие невзгоды морского плавания, в которое они пустились в чем были, не заставили их принять растрепанный вид, столь любезный сердцу матросов «Голдсборо». Вот эти молодцы, даже раздай он им по паре ножниц и по бритве из самой лучшей стали, все равно ходили бы с щетинистыми подбородками и неопрятными лохмами. Потому что большинство из них
