Это спросил Флоримон. Он перегнулся через стол. Глаза его под пышной шапкой волос возбужденно блестели.
– Я ни разу не крикнул, молодой человек! Неужели бы я доставил удовольствие этим кровожадным волкам и стал бы стонать и извиваться от боли! К тому же, крикни я хоть раз, меня бы тут же убили! А когда они увидели, что я веду себя, как подобает мужчине, они оставили мне жизнь, и я провел у них больше года.
– Вы говорите на их языке?
– Пожалуй, не хуже самого Сваниссита, великого вождя сенеков.
И он добавил, обведя взглядом всех присутствующих, словно пытаясь отыскать кого-то:
– Из-за него я и пришел в эти края.
Он был смуглолицым и черноглазым. Волнистые каштановые волосы падали на его короткий плащ из лосиной кожи, украшенный, как это было принято у индейцев, полосками цветной кожи. Расшитый мелким жемчугом индейский головной убор был сколот сзади двумя перьями. Вероятно, этот убор и делал его лицо женственным, что так не вязалось с его могучими плечами и высоким ростом.
– Вы говорите, что ищете встречи со Сванисситом, сын мой, – произнес де Ломени, – но со стороны можно подумать, что вы избегаете ее, ведь всего месяц назад он был на Севере со своими воинами. Мы узнали об этом от двух дикарей, им едва удалось спастись, когда ирокезы напали на их деревню.
– А я вам говорю, что он здесь, – возразил Л'Обиньер, стукнув кулаком по столу. – Он должен встретиться здесь с Уттаке, вождем могавков. Мы недавно схватили одного ирокеза. И заставили его заговорить. Если бы нам удалось снять скальпы с этих двух голов, от Союза пяти племен ничего бы не осталось, он бы распался.
– Ты хочешь рассчитаться со Сванисситом за свои пальцы? – усмехнувшись, спросил Мопертюи.
– Я хочу рассчитаться с ним за свою сестру, за зятя и за родных моего друга Модрея, сидящего вместе с нами за этим столом. Вот уже шесть лет, как мы охотимся за этой старой лисицей, но рано или поздно мы выследим ее… Наберись терпения, Элиасен, – обратился он к Модрею. – Они все равно не уйдут от нас.
– Когда я жил у ирокезов, – продолжал он, – Уттаке был мне братом. Не знаю, есть ли на свете человек более красноречивый, более хитрый и более мстительный, чем он. К тому же он кое-что смыслит в колдовстве, он связан с Духом Снов. Я люблю и ненавижу его. Вернее сказать, я уважаю его за ум и храбрость, но своими руками убил бы его, потому что это самое страшное чудовище, с которым может когда-либо повстречаться француз.
– Дадите вы наконец что-нибудь поесть своей соседке? – ворчливо прервал его Маколле.
– Сейчас, сейчас, не сердитесь, отец. Простите меня, сударыня. Пон-Бриан, не могли бы вы мне помочь?
– Я как раз пытаюсь отыскать в этом рагу кусок, который был бы достоин оказаться на тарелке прекрасной дамы, но…
– А, вот возьмите этот! Медвежья лапа! Нет на свете ничего вкусней для того, кто знает в этом толк. Эх, Пон-Бриан, друг мой милый, сразу видно, что ты недавно в этих краях.
– Я? Совсем недавно! Всего пятнадцать лет…
– Дайте же ей в конце концов поесть! – снова недовольно пробурчал старик.
Они придвинули к Анжелике огромное блюдо, где в янтарно-желтом жиру плавали темные студенистые куски мяса. Не боясь обжечься, Л'Обйньер запустил туда свои изувеченные пальцы. Он очень ловко отделил от мяса острые, напоминающие маленькие изогнутые кинжалы когти зверя, которые слегка размякли во время варки, и бросил их на стол.
– Наш друг Мопунтук сделает себе из них неплохое ожерелье или украсит ими набедренную повязку. Вот, сударыня, кусок, который вы сможете по достоинству оценить, не боясь при этом, что когти сеньора медведя поцарапают вам горло.
Анжелика с опаской поглядывала на куски медвежатины, которые ее соседи так услужливо положили ей на тарелку, обильно полив жиром. Она пришла сюда, чтобы поговорить с де Пейраком о своей лошади, и попала, словно в ловушку, на это пиршество. Она то и дело поворачивала голову в сторону мужа, но он сидел довольно далеко от нее, во главе стола, и как она ни старалась, из-за висевшего в воздухе табачного дыма никак не могла перехватить его взгляд или хотя бы рассмотреть выражение лица. Временами она чувствовала, что он как-то странно поглядывает на нее. Она решила быть любезной с французами, которые усадили ее рядом с собой, к тому же все они были навеселе, и она боялась обидеть их. Ей совсем не хотелось есть, но в жизни ей приходилось делать вещи куда более трудные, чем то, что ей предстояло сейчас, – отведать медвежатины, и она поднесла кусок ко рту.
– Запейте тут же вином, – посоветовал Пон-Бриан. – Иначе от жира останется неприятный привкус во рту.
Анжелика сделала глоток, и у нее перехватило дыхание.
Все сидящие за столом с напряженным вниманием следили за каждым ее движением, словно охотники, подстерегающие дичь.
К счастью, Анжелика научилась пить при дворе французского короля, и она достойно выдержала это испытание.
– Теперь я понимаю, почему индейцы называют водку огненной водой, – сказала она, придя в себя.
Раздался взрыв смеха, и в ее адрес посыпались комплименты. Затем все снова принялись за еду.
Анжелика увидела повара Октава Малапрада, он только что внес в комнату огромное блюдо жареной дичи. Вспомнив о своих друзьях Жонас, она привстала, намереваясь попросить его отнести им еды во флигель. Но Пон-Бриан, решив, что она собралась уходить, с такой силой схватил ее за руку, что она чуть не вскрикнула.
– Не покидайте нас, – произнес он умоляюще. – Я этого не вынесу.
Сидевший рядом с де Пейраком граф де Ломени заметил, что тот едва сдерживает гнев, и решил
