белом фоне и вереница рыбок и морских волков, державшихся друг за друга, в зависимости от того, кто как это воспринимал. Теперь Сваниссит может принести его в дар Высшему Духу как возмещение за то предательство абенаков, жертвой которого он стал.
Затем Перро решился на самую крайность. Он показал им роскошное одеяние Сваниссита, его шелковый плащ, затканный золотой нитью и отделанный серебряным позументом, именно такой, какой, по словам Гайаваты, великого создателя союза ирокезов, должен был носить тот, кто продолжит его дело, кто будет предостерегать индейцев от бесконечных войн и научит их жить в мире, столь необходимом, чтобы заниматься земледелием и охотой.
Воины теснили друг друга, каждому хотелось подойти поближе, посмотреть и пощупать все эти богатства. Они толкались и приходили все в большее возбуждение. Их близость становилось опасной. Правда, большинство индейцев искренне восхищались подарками белых, но были и такие, у кого, глядя на них, жадно разгорались глаза. Они уже посматривали в открытые ворота и переговаривались между собой.
Анжелика почувствовала, что атмосфера снова накаляется. События, видимо, достигли кульминационной точки. Сейчас должно было решиться, кто выиграет эту опасную игру. Она заметила, что европейцы, стоявшие со знаменами в задних рядах, начали один за другим исчезать, растворяясь в наступавших сумерках. Другие под покровом темноты повели лошадей к лесу, и Жан, подойдя к Анжелике, шепнул ей, чтобы она с детьми незаметно отошла немного в сторону и начала спускаться к реке, стараясь не привлекать к себе внимания. Испанцы, бесшумно зарядив ружья, прикрывали их отступление.
– Возьмите Онорину и ступайте за Жаном, я догоню вас, – сказала Анжелика супругам Жонас.
Разве могла она уйти отсюда, пока Жоффрей находился в опасности? Она увидела, что ирокезы проскользнули к самому палисаду и разглядывали через ворота двор.
Мгла быстро сгущалась, но багровая полоса на горизонте еще бросала на землю желтоватые отсветы. Анжелика приблизилась к людям, окружавшим де Пейрака – среди них были Перро, Мопертюи с сыном, Маколле и несколько человек с «Голдсборо» – и охранявшим сейчас своего господина.
Уттаке, опершись на плечо траппера, стоял среди них, а вокруг были ирокезы, которые с каждой минутой становились все беззастенчивее и враждебнее.
Первым Анжелику заметил не муж, а Уттаке. Она смотрела на него так пристально, что индеец, как завороженный, медленно повернул к ней голову и его потухшие от усталости глаза встретились со взглядом белой женщины.
«Я сохранила тебе жизнь в тот вечер у ручья, – кричал ему этот взгляд, – я спасла тебя, раненого, от рук Пиксарета, который хотел снять с тебя скальп… Теперь ты должен спасти его… Спаси его, спаси его! Заклинаю тебя. Ты можешь это сделать».
В ее взгляде были приказ и мольба. Волна самых противоречивых чувств прокатилась по желтому лицу могавка.
В этот момент несколько ирокезов подошли к де Пейраку, и один из них дерзко спросил:
– А где огненная вода, драгоценный напиток белых? Что-то мы ее не заметили среди подарков нашим вождям…
Он стоял, ухмыляясь, в ожидании ответа, нагло помахивая томагавком.
– Водку и ром мы оставили в форте. Мы их слили в отдельный сосуд и принесем их в дар Высшему Духу.
Ирокез что-то насмешливо воскликнул, а потом, задыхаясь от злобы, заговорил, и Никола Перро, едва сдержав себя, недрогнувшим голосом перевел его слова:
– Мы возьмем их сами, не спрашивая твоего разрешения, Текондерога. Ты был заодно с предателями, убившими наших вождей.
Тогда де Пейрак резко шагнул к ирокезу и, приблизившись к нему вплотную, гневно глядя в глаза, спросил:
– Кто ты, осмелившийся посягнуть на дары Высшего Духа?
Индеец отпрыгнул назад и взметнул свой томагавк. Мгновенно пригнувшись, де Пейрак избежал удара, топор со свистом пролетел над самой его головой, тогда граф выпрямился и, схватившись за ствол пистолета, рукояткой ударил своего противника в висок; тот сделал шаг вперед, зашатался и замертво рухнул на землю.
Крик Анжелики потонул в бешеном реве дикарей. Но вдруг, перекрывая этот рев, прозвучал чей-то властный голос. То был голос Уттаке.
Подняв руку, он заслонил своим телом де Пейрака. И тут же все стихло. Индейцы опустили луки и томагавки. Уттаке знаком подозвал к себе молодого воина и оперся на него. Потом он повернулся к де Пейраку и очень тихо сказал ему пофранцузски:
– Я не хочу твоей смерти, Текондерога. Чувство справедливости требует, чтобы я сохранил тебе жизнь. Месть – действительно один из наших главных законов. Но закон благодарности стоит выше. И я бы считал себя предателем, если бы забыл, что твоя жена, Кава, дважды спасла мне жизнь, дважды… ты слышишь, Текондерога? Я не знаю, согласятся ли мои воины оставить тебя в живых и уйти отсюда, не утолив жажды мести. Этого я не могу им приказать. Хотя попытаюсь убедить их… Может быть, у меня ничего не получится, но ты должен знать, что я сделал все, что мог.
В самые трагические минуты в голову иногда приходят нелепейшие мысли. Анжелика потом вспоминала, что в тот момент ее больше всего поразило, как хорошо Уттаке говорит по-французски. Правильная французская речь в устах дикаря и впрямь производила более чем странное впечатление.
– Наши сердца не скоро забывают оскорбления. Я не могу просить своих братьев пощадить вас, это запятнало бы меня… верховного вождя…
– Я и не хочу, чтобы вы забывали их, – ответил де Пейрак.
У Анжелики больше не было сил выносить это. Теперь она знала, что даже вмешательство Уттаке ничего не может изменить. И она хотела только одного: броситься в форт, закрыть, наконец, за собой бревенчатые ворота и взяться за оружие. Хватит этой пытки. Она не может больше видеть, как Жоффрей стоит совсем не защищенный и каждую минуту рискует жизнью.
