Между тем, завтрак продолжался, как вдруг на пороге появилась герцогиня де Модрибур в сопровождении своих обычных кавалеров – старого Пари и капитана дю Фауе. Сейчас вся эта милая компания возвращалась с мессы.
Герцогиня была одета в красное муаровое платье с огненным оттенком, от чего против света казалось, что вокруг ее темноволосой головы образовалось нечто вроде золотистого ореола. Переступив порог, она сказала:
– Я пришла справиться о вашем самочувствии, Петронилья. Что с вами случилось, милая?
Толстая гувернантка побледнела и задрожала с головы до пят. Дикий ужас, овладевший ею, настолько преобразил ее лицо, что оно превратилось в отвратительную карикатуру: выпученные глаза, трясущиеся щеки, толстая, повисшая вниз губа, с которой сыпались крошки пирога. Картина была настолько тяжкая, что даже самый светский из них человек, маркиз де Виль д'Авре, не смог найти никакой шутки, чтобы прервать наступившее гнетущее молчание.
– Что с вами, Петронилья? – спросила Амбруазина ангельским голосом с некоторой ноткой удивления. – Можно подумать, что вы испугались меня.
– Разве я всегда не заботилась о вас, госпожа, как о своем родном дитяти? – спросила старая женщина, изобразив на лице жалкую улыбку. – Разве это не так…
Амбруазина с грустью оглядела всех присутствующих.
– Что все же с ней произошло? Похоже, ей не по себе…
– Ведь я во всем вам потакала, не так ли? – продолжала несчастная женщина. – Разве я не помогала вам удовлетворять вашу страсть к наслаждениям?..
– Похоже, она теряет рассудок, – прошептала Амбруазина, глядя на Анжелику. – В последнее время я замечала какие-то странности в ее поведении. Вы непременно поправитесь, моя славная Петронилья, – сказала она погромче и стала приближаться к дуэнье, которая вдруг стала похожей на большую жабу, загипнотизированную змеей. – Вы просто немного переутомились, но это не страшно. Вам надо подлечиться. Где то лекарство, которое обычно вам помогает?
А вот оно…
С озабоченным видом она вынула из коврового ридикюля гувернантки флакон с пилюлями, которые Анжелика уже давала ей ночью, положила их в чашку Петронильи, налила немного воды и поднесла к губам больной.
– Выпейте, мой бедный друг. Выпейте, вам станет лучше. Мне так больно видеть вас в таком состоянии. Пейте, пейте…
– Да, госпожа, – ответила Петронилья, – вы так добры… да, да, вы всегда были добры ко мне…
Руки ее дрожали так сильно, что часть жидкости вылилась из чашки ей на кофту. Амбруазина снова помогла ей, и она, наконец, допила лекарство, причмокивая, как толстый напуганный карапуз.
– Какое несчастье, – вполголоса сказала герцогиня, обращаясь ко всем присутствующим. – Бесконечные испытания помрачили ее рассудок. Столь опасные приключения не для такого возраста. Я пыталась отговорить ее ехать со мной в Америку, но она не захотела расставаться…
В этот момент Анжелика взглянула на Кантора, который стоял с Вольвериной у камина. Устремленные на Амбруазину глаза и юноши и зверя сверкали от ужаса и неистребимой ненависти.
– Ой, мне больно! – застонала вдруг Петронилья Дамур, схватившись обеими руками за живот. – Ой, я умираю!
Лицо бедной женщины посерело, она обливалась слезами. Анжелика встала, стряхивая с себя странную апатию, которая как бы приковала ее к табуретке.
– Пойдемте, Петронилья! – сказала она, – пойдемте, бедняжка. Я помогу вам дойти до туалета.
Она приблизилась к дуэнье и нагнулась помочь ей подняться.
Герцогиня сказала вполголоса:
– Неужели вы не испытываете никакой брезгливости? Завидую вашей доброте, я бы так не смогла. Нет ничего страшнее картины начинающегося маразма!
Пока Анжелика – в который раз за последние сутки – вела старую женщину по неудобной тропинке к туалету, больная начала причитать:
– Она убьет меня, убьет, как убила герцога, аббата, Клару Терезу, матушку-настоятельницу, юношу, который увидел ее через окно, и слугу, такого славного человека. Я была против. Я сказала ей тогда, что это тяжкий грех, но она в ответ засмеялась… Она всегда смеется при виде смерти…
Теперь настала моя очередь погибнуть… Вы сами сказали мне это, мадам, я погибну, а она будет смеяться, я скоро умру, я чувствую, что Бог простит мне мои грехи…
– Ну вот, мы дошли, – сказала Анжелика, которую саму трясло, как в лихорадке, от страшных признаний Петронильи. – Теперь оставайтесь здесь и никуда не уходите, пока вам не полегчает. Я постараюсь убедить герцогиню не забирать вас, скажу, что ваша болезнь может оказаться заразной… Наберитесь бодрости и не выказывайте перед ней свой страх…
Вернувшись в дом, Анжелика застала Амбруазину на прежнем месте в гостиной. Сидя, как королева среди своих вассалов, в царственной и одновременно обольстительной позе, она слушала разливавшегося соловьем Виль д'Авре:
– Вот мы заговорили о Дофине – какой это прекрасный край. Вы знаете эти места, герцогиня?..
Он нарочно завел разговор на эту щекотливую тему, потому что ему было известно, что она была родом из этой провинции, но, стремясь завоевать доверие Анжелики, объявила местом своего рождения Пуату.
– В то же время Дофине – страна бунтарей, превыше всего ставящих свою независимость, – продолжал маркиз. – Особенно это характерно для жителей горных плато, которые зимой полностью отрезаны от долин и могут общаться лишь с медведями и волками…
