удивилась: откуда это все – ведь багаж герцогини должен был лежать на дне моря?
«И как это я, женщина, не придала тогда должного значения таким важным деталям?» – спрашивала себя Анжелика.
Казалось бы, ее волосы должны были насквозь пропитаться морской водой. Между тем, Анжелику прежде всего поразило благоухание и шелковистость темной шевелюры герцогини. Эта женщина благоговейно ухаживала за своими волосами. Для нее было немыслимо прожить даже несколько дней без прически и духов. А когда она с чисто женской забывчивостью сказала Анжелике: «Вам нравятся мои духи? Могу поделиться», Анжелика наивно ответила: «А я думала, что ваш флакон с духами пропал во время кораблекрушения!» – и сразу же забыла об этом случае.
Видимо, не зря мадам Каррер, увидев мокрую одежду герцогини, пришла в большое волнение и несколько раз повторила: «Все эти пятна и дыры выглядят довольно подозрительно». Наверное, эта зоркая и опытная женщина заметила что-то искусственное. Не так уж просто превратить нарядное платье в обтрепанное, якобы пострадавшее от моря, скал, песка, и не каждый справится с такой задачей. Тем более, что Амбруазина особенно любила этот великолепный наряд, и, конечно, ей было трудно заставить себя его испортить. Все это были мелкие детали, едва уловимые сбои в общей тщательно продуманной композиции, но они вызывали подсознательные сомнения у жертв обмана, подводили их к пониманию его механизмов.
– А кто же глава банды со свинцовыми дубинками, кто этот человек с бледным лицом? Петронилья в разговоре со мной назвала его: «ее брат».
– Симон мне говорил другое: «ее любовник, ее штатный любовник». Ладно, скажем так: ее брат и он же любовник. Кровосмешением такую женщину не отпугнешь!
– Да, вполне вероятно: проклятый сын от отца-священника или же сын великосветской колдуньи, зачатый ею от Сатаны в ночь шабаша. Говорят, что сатанинское семя ледяное. Наверно, это очень неприятно, как вы думаете, Анжелика?.. Не знаю, что здесь смешного, дорогой друг…
–; – Очень любопытный вопрос вы мне задали, – ответила Анжелика, прыская от едва сдерживаемого хохота.
Наступали сумерки, небо окрасилось в темно-оранжевые тона, сгущался запах трески, усиливалась драматическая напряженность ожидания. Но и в поведении Амбруазины начала ощущаться неуверенность.
Проходя мимо, она услышала смех Анжелики, и эта их общая беззаботность – ее и маркиза де Виль д'Авре – вызвала в ней сомнение и тревогу. Не понимая, в чем дело, она еще более укрепилась в своих подозрениях относительно того, что ее теперешние противники оказались существами непредсказуемыми и даже более сильными, чем она. Дух скор, а плоть слаба. Напряженность этих бесконечно тянущихся часов физически сказывалась на Дьяволице. На ее тщательно ухоженной маске появились трещины, на очаровательном лице стали проступать признаки возраста, как будто вся накопившаяся подлость, ложь и преступления вдруг начали выходить наружу, как отвратительное нутро лопнувшего плода безумия, как гной из перезревшего нарыва.
У Анжелики вдруг начался кашель. Ее лихорадило, под округлившимися глазами появились синие круги. Чем закончится еще одна ночь?
– Вы плохо выглядите, – сказал ей Виль д'Авре, собравшись уходить. – Позвольте я помогу вам расшнуровать корсет и лечь в постель.
Анжелика любезно поблагодарила его, но от помощи отказалась, сказав, что все в порядке, кашель прошел, сейчас она заснет и к утру совсем отойдет.
– Вы не правы, отказываясь от моей помощи, – огорченно сказал Виль д'Авре. – Для болящих друзей я подлинная сестра милосердия. Вы слишком независимы, Анжелика. Слишком самоуверенны для женщины… Но что поделаешь… Не поленитесь согреть себе камень для ног.
После ухода маркиза ей пришлось признаться себе, что предложенная помощь была бы очень кстати. Она была настолько разбита, что приготовления ко сну дались ей с большим трудом. Ей не хватило сил даже на то, чтобы по совету маркиза нагреть камень в очаге. Ноги ее совсем закоченели, лицо пылало, кровать казалась жесткой, одеяло тяжелым, не Катало воздуха, пришлось подняться и приоткрыть окно. наружи дом охраняли поочередно Пиксарет, Барсампюи, Дефур и люди губернатора… Вроде бы, нечего бояться, но ей казалось, что ни стражи, ни стены не могли реально защитить ее от опасности…
Она решила спать дальше с зажженной свечой, но ветер сбил пламя. Сон не шел, ей не удавалось согреться.
Ночь была какого-то серого цвета, на фоне которого виднелись темные контуры деревьев. Вдруг за окном мелькнула чья-то тень. Кто-то проскользнул в дом и притаился у стены справа от нее.
Держа руку на рукоятке пистолета, она приготовилась услышать звук дыхания вошедшего, но услышала нечто другое – позвякивание ракушек, и почувствовала знакомый запах. Это был ее индеец Пиксарет…
Тогда она отложила в сторону огниво и кремень, решив, что если Пиксарет счел необходимым охранять ее прямо в комнате, то значит у него была на то какая-то причина. Удивительно, но она тут же погрузилась в спокойный наконец-то сон.
Ее разбудили звуки схватки, похожие на скачки тяжелого зверя по половицам. До рассвета было еще далеко.
На этот раз Анжелика зажгла свет и увидела Пиксарета, прижимавшего к полу какого-то человека.
– Он проник в твой дом.
– Кто это?
Пламя осветило бледное, испуганное лицо молодого матроса, по виду бретонца с рыбачьего судна.
– Что тебе здесь нужно?
Губы юноши дрожали, он не мог выговорить ни слова. Знает ли он вообще что-то помимо своего диалекта?
– Зачем я понадобилась тебе?
Наконец ему удалось собраться с духом и сказать:
