– Да, вы сразу догадались. А кто же еще – она самая замечательная из всех. Я ведь на кого попало не бросаюсь, особенно когда речь идет о бабах. Но Жюльена – это да.
– Ты прав. Жюльена славная девушка. Я вначале немножечко ее пробрала, чтобы заставить ее следить за собой. Надеюсь, она на меня не сердится.
– Еще бы! Вы ее правильно проучили. Она ж упрямая, как ослица, – восхищенно поделился он. – Она и сама говорит: «Правильно меня госпожа графиня поколотила. Ох, я и стерва!» Она вас обожает почище, чем деву Марию.
– Ну что ж, женись. Может, так и лучше. А ты говорил с твоим капитаном, господином Патюрелем?
– А как же! Разве я себе позволю с такой просьбой обратиться, ежели не смогу обеспечить Жюльене надежное будущее. Я Золотой Бороде объяснил, как я все задумал. С моей долей добычи – я ее кое-где зарыл – и с приданым, какое тут выдают, я смогу купить шлюпку, займусь каботажем, буду на ней ходить от селения к селению и продавать мою водяру.
– Твою, что?
– Ну, идея у меня такая есть. Я ведь в роме толк понимаю, вы же знаете! Конечно, когда я говорю водяра, то не про настоящую, не про ром с винокуренного завода, да и сахарного тростника здесь нет. Я хочу сказать – хороший «кокомарло», я его сам буду делать из остатков мелассы, какие при изготовлении сахара получаются. Они же совсем задаром. Наоборот, на островах еще приплачивать готовы, чтобы от них избавиться! Всего-то и делов – нагрузить ее в корзины – ив шлюпку. Гиацинт этим займется, я с ним договорился. Значит, я туда добавляю воды, чтобы она забродила, даю хорошую «подливку» для цвета и вкуса, на это разные рецепты есть – немножко тертой кожи или жженого дуба, смолы, дегтя, потом наливаю все в бочку, кладу туда хороший кус мяса, оно там доходит, а потом я торгую направо-налево пинтами! Хороший ром, и недорогой! Люди из здешних колоний, англичане особенно, очень это оценят, и с индейцами я смогу обмен вести. Они на качество-то не очень смотрят, лишь бы крепкое было.
Я и с господином графом об этом говорил. Он-то меня может понять, я же вижу, он ровно по такому же плану действует: привезти сюда недорогой товар, а потом наделать из Него чего подороже, чтобы запросить побольше. Это называется предприимчивость, только надо во всем толк знать и мыслишки в голове иметь…
– И что же он сказал?..
– Ну, «нет» он не сказал.
Анжелика не была так уж в этом убеждена. Вряд ли граф де Пейрак высоко оценил инициативу по изготовлению на его территории низкосортного алкоголя, предназначенного на продажу жителям Французского залива под видом настоящего рома, но искреннее стремление Аристида Бомаршана стать человеком остепенившимся и предприимчивым заслуживало поддержки.
– Ну что ж, желаю удачи, друг мой. Ты, стало быть, не особенно хочешь вернуться на острова?
– Нет! Я хочу осесть прочно. А Карибские острова для серьезной семьи место неподходящее, да еще с такой красивой девушкой как Жюльена, Гиацинт у меня ее быстро отобьет. Но дело-то пока еще не слажено, коли нет дозволения Отравы. Потому я и хочу попросить вас, сударыня, заступитесь за нас.
– Отрава? – повторила Анжелика, не понимая.
– Благодетельница! Ну, «грегоциня». Не очень-то ей, знать, хочется отпускать своих королевских невест. Надо бы, ее уговорить. Не обо мне одном речь идет, вот и Ванно по уши в Дельфину врезался, и…
– Хорошо. Я спрошу герцогиню, что она думает, поговорю с ней и о тебе.
– Премного благодарен, госпожа графиня, – смиренно произнес Аристид, – коли вы за это дело взялись, у меня на душе полегче стало. С вами известно как дела идут: под барабанный бой – и вперед, не будь я Дырявый Живот!
Он заговорщически подмигнул ей. Его фамильярность по отношению к герцогине де Модрибур покоробила Анжелику, но надо было помнить, кто стоит перед ней: выходец из простонародья, член берегового братства, без чести и совести, без Бога в душе и родной души на земле, для которого правила приличия навсегда останутся тайной за семью печатями.
Кроткая Мария сказала, что герцогиня де Модрибур предается молитве. Но едва заслышав голос Анжелики, та вышла из закутка, где молилась.
– Я принесла вашу одежду, кроме верхнего платья, – сообщила Анжелика.
Амбруазина задержала взгляд на желтой юбке, на красном лифе, вздрогнула и движением руки оттолкнула их.
– Нет, нет, это невозможно!.. Я предпочитаю ходить в этом черном платье. Пожалуйста, оставьте его мне. Я ношу траур по этому кораблю и по тем несчастным, что погибли столь злополучно и без покаяния!.. Воспоминания о той ужасной ночи беспрестанно преследуют меня. Я задаю себе вопрос: какой знак послал нам Господь этим кораблекрушением, что промысел божий уготовил нам… Сегодня 22 июля, мы должны были быть уже в Квебеке, и я могла бы наконец обрести мир, молясь в келье. Некогда меня очень влекло к монахиням ордена феянтинов, ибо устав их суров; я удалилась к ним в монастырь, когда овдовела. Они сродни урсулинкам. Я чувствую, что мне будет там покойно. Этот орден мне ближе всех остальных, они наставляют паству в беседах, более других созвучных тем, которые Господь вел с уверовавшими на земле нашей грешной. Почему… о, почему не привел он меня в сие тихое пристанище, но забросил на эти дикие, мрачные берега?
Она казалась растерянной, словно ребенок, и огромные глаза ее устремлялись тревожно и вопрошающе то на Анжелику, то на видневшиеся через приоткрытую дверь нестерпимо голубой горизонт и испещренное белыми бурунами море.
Внутри этого деревенского, скудно обставленного дома было жарко. В глинобитном полу кое-где попадалась крупная галька. Поселенцы в Америке, в своем стремлении построить жизнь заново на новой земле, уже притерпелись к этой убогости, но вся ее неуместность и жестокость вдруг проступила рядом с этими двумя женщинами. Наследницы знатных древних родов, с их аристократической красотой, самим рождением, казалось, предназначенные для того» чтобы блистать, в роскошных туалетах при королевском дворе, среди всеобщего поклонения, осыпаемые почестями и драгоценностями, – встретились здесь…
Действительно, любой беспристрастный наблюдатель бы подивиться безумию взбалмошной судьбы, решившие забавы ради, соединить их в этом заброшенном краю, каждый прожитый миг требовал от
