– Увы! – прошептал он.
Ее удивила его подавленность. Вряд ли испытания, которые ему пришлось пережить, какими бы ужасными они ни были, могли до такой степени сломить этого мальчика, оставшегося в ее памяти веселым и энергичным. Будучи уроженцем этой страны, а следовательно, выносливым по своей природе, он закалился в раннем детстве: три года провел в плену у ирокезов после того, как на его глазах скальпировали всех близких.
И в Квебеке часто удивлялись, видя столько нежности, религиозности и деликатности в подростке, выросшем у дикарей. Но теперь она совсем не узнавала его. Он был другим, что-то сломило его. Ей показалось, что он пришел к ней, как приходит раненое животное, возлагая последнюю надежду на единственное живое существо, будучи уверен, что встретит в других лишь равнодушие и жестокость. Неужели гибель отца д'Оржеваля так его потрясла?
Он низко склонил голову, не решаясь заговорить, рассматривая свои руки, и она обратила внимание на его указательный палец – укороченный, обожженный, незаживающий. Обуглившаяся кость первой фаланги выступала наружу.
– Бедное дитя! Значит, вас тоже пытали?
– О, пустяки! – ответил он. – Они сунули палец в раскуренную трубку. Но это совсем не страшно. Страдания во имя Христа – благо, и я предпочел бы испытать вдесятеро больше, если бы это помогло избежать необходимости…
– Чего? – Он умолк. – Я вас понимаю, – сказала она. – Вы оказались свидетелем гибели того, кому собирались служить, и укоряете себя, быть может…
Он вздрогнул, словно от пытки, еще более мучительной, чем та, которая не смогла сломить его плоть.
– Нет! Нет! – Он с каким-то отчаянием встряхнул головой. – Ах! Мадам, наконец вздохнул он. – Если бы вы знали! Нет, я ни в чем себя не упрекаю.
Мученическая смерть – удел тех, кто несет этим несчастным варварам Слово Божье. Тут мне не о чем сожалеть. Здесь другое! О! Это выше моих сил, эта тайна душит меня.
Она увидела, до какой степени он несчастлив.
– Доверьтесь мне, – мягко обратилась она к нему. – Мы ваши соотечественники, вы это знаете, и готовы поддержать вас и прийти на помощь, если вы чувствуете себя одиноким в этой чужой и враждебной вам стране.
Он смотрел на нее остановившимся взглядом, и губы его дрожали.
– Дело в том, что… Я бы не хотел нарушать…
– Может быть, это касается нас? – спросила она, озаренная внезапной догадкой. – Понимаю! Наверное, вам стало известно о каком-то направленном против нас заговоре.
– Нет, нет, это не так… Клянусь. А впрочем, да! Какая несправедливость! Я вижу бездну мерзости и лжи, в которую низвергается все, что было когда-то моей жизнью.
– Дайте вашу руку, – попросила она. – Вы слабы, и я тоже слаба, так как недавно перенесла тяжелую болезнь. Присядем вон там, под этим деревом, и вы попробуете привести в порядок свои мысли.
Они сделали несколько шагов, высокий мальчик, такого же роста, как и она, оказавшийся более слабым, нуждающимся в ее ободрении.
– Мы похожи на двух старичков, – заметила она. Он улыбнулся, и она расценила это как свой успех. Они вновь остановились.
– Мадам, разве не по воле Бога вы находитесь сейчас в этом городе? Я вспомнил, как вы пришли к нам на помощь во время ирокезского нападения на мыс Бурь, когда многие наши добрые учителя были скальпированы и погибли, и так по-доброму утешили и ободрили меня в моем горе. Он умолк.
– И на мыс Бурь возвращались гуси…
– Ах, большие белые гуси с мыса Бурь, увижу ли я их когда-нибудь снова?
– А почему бы и нет, чего вы боитесь? Вам надо лишь восстановить силы.
Он глядел на нее, черпая уверенность в ее взгляде.
Рядом с ней Квебек казался ему ближе.
– Я не помню своей матери. Ирокезы скальпировали мою семью, когда я был еще маленьким. Вы напомнили мне мать, поэтому я и пришел к вам. Я совсем о ней не думал, кроме тех случаев, когда молил Бога даровать ей вечный покой, а тут мне почудилось, будто она шепчет на ухо: «Ступай, Эммануэль, ступай, сын мой. Сегодня ты нуждаешься в материнском совете…». И я нашел в себе силы отыскать вас в этом городе.
– И правильно поступили. Видите, мать всегда остается матерью для своего ребенка, даже когда он взрослый, а она, бедная женщина, уже на том свете.
Если мне предстоит заменить ее, я охотно это сделаю.
Она взяла за руку молодого человека, не знавшего, что такое материнская нежность, и улыбнулась ему.
– Доверьтесь мне. Ведь вы же с этим и пришли сюда, не так ли?
Он все еще колебался, снедаемый сомнениями.
– Это страшная тайна. И я не уверен, что, раскрыв ее вам, не обреку себя на вечные муки.
– Отбросьте сомнения! Рассказывайте! А там видно будет. Вы находитесь в таком состоянии, когда не можете принимать решения. Кто знает? Быть может, Богу угодно, чтобы вы сделали над собой усилие и нашли мужество превозмочь страхи.
