тела.
Выбежав на набережную, они обнаружили отца де Марвиля, неподвижно стоявшего в тени склада в нескольких шагах от места происшествия. Однако он не только не попытался предотвратить несчастье, но позднее отказался даже отпустить ему грехи, заявив, что молодой человек совершил величайший грех, покончив с собой. Тогда они пришли ко мне. Это были мальтийцы. Совершенно потрясенные.
Оди поняли, что произошло, славные католики-средиземноморы! Несмотря на то, что были католиками, а может быть, именно благодаря этому. А теперь успокойтесь, мой ангел. Вы ни в чем не виноваты.
Она сползла на подушки, бледная и безутешная.
– Бедный мальчик! Это моя ошибка.
Он обнял ее, прижал к себе, повторяя, что она не в силах одной лишь добротой своего сердца спасти мир, вырвать его из пут закоренелых предрассудков, освободить от привычной и неизбежной глупости.
Что же касается Жоффрея, то он не так уж и огорчался, хотя она и возмущалась его по меньшей мере неуместным смехом, но он прекрасно отдавал себе отчет в том, что это смех человека, который стоит на вершине горы и видит, что избежал смертельной опасности – падения в бездну, где бьется увязшая в безысходных противоречиях мысль.
Сколько раз ему доводилось видеть смерть, убийство и убивать самому! Он знал, что это не составляет труда для того, кто должен защищать не только свою жизнь, но и свои убеждения, идеалы, порой более важные, чем жизнь. Как мужчина он понимал, что это неизбежный поступок для того, кто ощущает себя загнанным в тупик и не находит иного выхода, и потому не возмущался, подобно Анжелике, что отец де Марвиль, воин, его совершил.
– Впрочем, – заключил он, – меня волнует не столько то, что иезуит его убил, сколько то, зачем он это сделал.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА «РАДУГЕ»
Глава 13
Салем и массачусетские берега терялись вдали. «Радуга» с попутным ветром вышла в открытое море. Вскоре флагман и сопровождавшие его суда оказались между небом и водой.
Впрочем, открывшемуся перед ними простору предстояло недолго оставаться бескрайним. Они плыли на северо-восток. Размашистый изгиб побережья Новой Англии, перейдя во Французский залив, замыкался мощными клещами, образованными Акадским полуостровом, или Новой Шотландией, берега которого должны были появиться вскоре по правому или по левому борту в виде узорчатой линии.
Замаячат острова, то одинокие, то вытянувшиеся в прямую линию, а то разбросанные как попало.
Но прежде чем это случится, несколько дней они проживут вдали от тягостного общества, оторванные от всего мира.
Как только подняли якорь, Анжелика почувствовала, что Жоффрей угадал ее желание по возможности продлить эту праздность и не мчаться на всех парусах.
Он сказал ей, что намерен превратить их путешествие в своего рода каботажное плавание, которое позволит им, с одной стороны, смягчить переход от волнений, пережитых в Салеме, к привычной жизни в Голдсборо, а с другой – «посплетничать», наведавшись в различные населенные пункты на побережье, где их ждали друзья и дела.
Они бросят якорь в Каско, Пофаме, Пемакиде, прежде чем взять курс на восток, чтобы и там сделать несколько остановок на островах, жители которых поджидали их суда, намереваясь переправить в Голдсборо товары своих промыслов и ремесел.
История с иезуитом ускорила их отъезд. Этот опасный человек исчез за горизонтом, однако вызванное им смятение продолжало царить над городом.
Пришло время предоставить обладателей черных шляп в белых брыж самим себе.
Анжелика отказалась от первоначального намерения прогуляться по Салему н сделать в нем кое-какие покупки. Она очень сожалела также, что не смогла посетить на опушке леса хижину колдуний. Впрочем, ей удалось добиться от двух «нянек» согласия поехать с ней в Голдсборо, пообещав им, что они возвратятся кораблем в Салем до наступления холодов. Ведь малютки были все еще такими слабенькими… Ее душа болела за них, и она не чувствовала бы себя спокойной без помощи своих «покровительниц». Да и ее собственные моральные и физические силы еще не вполне восстановились.
Она поняла, до какой степени нетвердо стоит на ногах, когда собралась покинуть гостеприимную хозяйку миссис Кранмер. Дорога к порту стала ее первой прогулкой за воротами дома.
До последнего часа, до последнего мгновения ей казалось, что должно произойти нечто невероятное, подобно излиянию серы и огня на Содом и Гоморру, в наказание за бесчисленные скандалы и непотребства.
Она покачнулась на пороге, увидев собиравшуюся на площади толпу. Мужчины, дети сбегались со всех сторон. Анжелика обратила внимание на плотное заграждение, образованное несколькими отрядами матросов с их кораблей, одетых в бело-голубую форму и вооруженных.
С минуту она поколебалась и испытала облегчение, увидев рядом с собой лорда Кранмера, предложившего ей руку.
Жоффрей де Пейрак в сопровождении испанской гвардии возглавил шествие.
Он вынул из ножен шпагу и нес ее в согнутой руке острием вниз. Этот жест, примеру которого последовали другие офицеры, мог сойти за почтительное приветствие, за дань рыцарского уважения к местному населению, но также давал понять, что гордые французские джентльмены были начеку, готовые к любой неожиданности, и прекрасно сознавали, что они, паписты и иностранцы, находятся на пуританской земле.
Анжелика, обретшая уверенность благодаря присутствию верного рыцаря, отправилась вместе с ним по дороге в порт, невольно задаваясь вопросом, не спровоцированы ли эти проявления враждебности, время от времени проносящиеся по толпе морским бризом, самим ее защитником лордом Кранмером?
Будучи англиканцем, лакеем развратного короля, порочного Стюарта, Карла II, английского монарха, чей
