где был расположен старый столб, у которого развели огонь и накаливали на нем топоры, иглы и прочие инструменты. У них был такой вид, что, казалось, эти люди собираются заняться скучнейшим в мире делом.
Анжелика услышала, как он смеется.
– И… что же произошло потом?
– Я не помню.
Прошло какое-то время. Она решила, что он заснул. Но он повторил:
– Я не знаю, не помню… Но однако, я помню… я видел красные лезвия топоров, которые касались моих ног, и я чувствовал запах горелого тела… Кажется, я выдержал казнь, но не помню, кричал ли я… Если да, то я снова унизился в их глазах.
Он снова рассмеялся.
– Еще помню. Но это могло быть и видением. Я увидел Уттаке, наклонившегося надо мной, который был очень большим, на его фоне остальные казались лилипутами. За его спиной я видел небо с черными тучами. Он сказал:
– Не думай, что я позволю тебе забыть о твоем позоре, Хатскон-Онтси, ты был велик, и ты пал. И ты скоро отправишься отсюда подальше, к самому страшному врагу. Я отправлю тебя за горы. Но я последую за тобой… Я тебя найду…
Я спросил:
– Почему ты меня не прикончишь?
– Это не мое дело. Тебя прикончат те, кто имеет на это право.
Эта угроза была такой загадочной, что меня охватил ужас. Кому он отдает меня? Его глаза сверкали.
– Я говорю тебе, Хатскон-Онтси, ты испытаешь на этой земле все страдания, все страсти… до тех пор, пока не станешь достойным того, чтобы я съел твое сердце!..
Потом было долгое путешествие, которого я не помню.
Я самого раннего детства я предчувствовал, что когда-нибудь очнусь от страданий, и надо мной склонится лицо женщины… Это предчувствие оправдалось. Когда я пришел в себя, она перевязывала мои раны, она давала мне пить, словно мать, словно сестра, и никакая другая женщина ничего подобного не делала для меня.
Я узнал ее, но никогда я не думал, что увижу ее так близко. Она назвалась, и я понял, что ждал этого со страхом и надеждой.
Теперь я понял, в чем заключается месть Уттаке. Это было самым серьезным испытанием. Мои мечты разлетались в прах, я познал жестокость мира. Но когда, в свою очередь, я назвал свое имя, то не увидел в ее глазах ничего, кроме сострадания, боли и грусти.
60
После длинных и изнурительных откровений наступил период молчания. Быть может, его гордость не позволяла ему рассказывать дальше? Она продолжала с ним разговаривать, но избегала произносить имя Жоффрея. Она чувствовала, что это будет раздражать его и наполнять его душу горечью. Ибо на этот раз «предательство» исходило не от женщины, а от мужчины, а он-то мечтал объединить всех представителей рода Адама, чтобы низвергнуть Еву, виновную в том, что все человечество погрязло в пучине греха.
Он снова заговорил.
– Из-за вас я потерял двух лучших друзей.
– Пон-Бриан?
Он заволновался.
– Пон-Бриан был не из тех, кого можно возвести в ранг друзей. Он был просто исполнителем. То, что с ним произошло, – вполне логично и достойно нашей войны.
– Но ведь это вы толкнули его на это.
– Мы предоставляем людям выбор, чтобы они проявили себя. Я сделал его шпионом, но не для того, чтобы проверить его, а для того, чтобы лучше узнать ВАС, и проверить способы, которыми мог бы воспользоваться ваш муж.
Мы использовали Пон-Бриана, и он выполнил свою задачу.
Но я имел в виду одного из моих коллег по ордену, господина Р.П. де Вернона и, конечно, господина де Ломенье-Шамбора, моего брата со времен учебы в колледже. Мне было четырнадцать лет, а ему одиннадцать.
С этими людьми у меня никогда не было ссор. Ни малейшей тени. Полное взаимопонимание. И в мыслях, и в делах. Но стоило появиться вам, как все рухнуло. О, мои исчезнувшие друзья! Почему мы так расстались?! Ведь вы были частью меня…
– Как вам удалось узнать, что Ломенье-Шамбор умер?
– Умер?
Его крик был похож на стон человека, пораженного в самое сердце.
Анжелика поняла, что, говоря: «Я его потерял», он имел в виду их разлад, но он не знал о его смерти.
Она села у его изголовья и посмотрела ему в глаза. Подавшись вперед, он смотрел на нее завороженно, пытаясь прочесть что-то на ее лице.
