— Это имущество заинтересует судейский совет, — деловито сказал старший из судей.
— Может, даже эмира, — подтвердил младший. Старший сразу же подобрался и молча кивнул.
В машину Олена погрузили весьма аккуратно. Даже поинтересовались, не жмут ли наручники. Когда судейский автомобиль выехал за территорию базы, младший судья, по виду еще юноша, начал мягко и осторожно расспрашивать меонца. О житье-бытье, о том, как к нему относились на базе. О детстве, о юности. Не помнит? Как жаль...
Олен самоотверженно врал, вкладывая в это занятие все свои силы. На него вдруг нашло странное, неуместное вдохновение, похожее на лихорадочный бред. Два последних дня после разговора с Зерком меонец не мог взять в рот ни крошки и с трудом справлялся с обязанностями на кухне. Он не понимал, что с ним творится, но мучительно жаждал вернуться домой. Память о прошлом переплеталась с видениями, и душа была полна ярких мучительных грез. Тем не менее Олен осознавал: он находится на Бедгоге. Его забрали с собой судьи, куда-то везут. И допрашивают, Дух Опустошения их побери...
— Мама, значит, стирала белье? — холодно бросил старший судья, не переставая смотреть на дорогу. — А ты, значит, упал и ушибся о камень?
— Да, господин, — испуганно пробормотал меонец.
— Какого цвета волосы были у матери? Белые?
— Да...
— А у отца? Тоже белые?
— Гм... нет. Черные.
— Он врет, Рогд, — сказал юноша, внимательно глядя на Олена. — Он не сумасшедший и не контуженый. Как ты понимаешь, я видел контуженых. Они молчат, потому что не помнят.
Рогд коротко хохотнул.
— Ты сам очень неплохо делаешь их контужеными.
Так каковы будут планы?
— К врачу. Эту инстанцию не обойти. У него белые волосы...
Судьи закончили разговор. Машина подпрыгнула на ухабе, и меонца вырвало желчью. На боковые окна автомобиля осела желтая пыль пустыни. Для Олена, которого мучила бензиновая вонь и судороги в желудке, весь мир окрасился в один цвет — желто-бурый. Машину еще раз тряхнуло, и Рогд зло помянул старуху на ложе, но скорость не сбавил. Автомобиль направлялся все дальше в пустыню, но меонец этого уже не видел. Он потерял сознание.
ГЛАВА 8
На северной оконечности материка Зохр жил один любопытный колдун. Ничего особенного в нем на первый взгляд не было — только неуемное любопытство. Слишком уж ему хотелось удивить окружающих историями о великом прошлом Меона. И это ему почти удалось.
В одно из новолуний, удобно устроившись в зарослях кустарника, колдун ввел себя в транс, чтобы прикоснуться к древним тайнам, увидеть то, что давно забыто. И он увидел...
...Несколько сотен лет назад недалеко от одной деревни проживала жрица, служащая Матери Всех Живущих, из-за чего ее побаивались и не захаживали без крайней нужды. Да и женщина не желала сходиться с людьми — тишина ночи была ей во сто крат милее людских голосов. Особенно — поздней весной, когда Тома в зените и цветет дикий чарг[3]. Темной порой, из мочи в ночь, она ожидала явления древних богов — ее сердце не желало смириться с их потерей.
И однажды она дождалась. Некто очень высокого роста, смуглый лицом, имеющий стройный стан и широкие плечи, спустился с небес и предстал перед ней. Она нахмурилась и произнесла:
— Ты не бог.
— Ты права, — согласился он.
— И не человек. Тогда кто? — Брови колдуньи сошлись на переносице.
Пришелец сжал губы. Он не был готов к подобным расспросам. Да и нельзя объяснять человеку, что на Меоне уже начало формироваться то, что впоследствии назовут Шайм Бхал, Высокой Страной.
Женщина молча ждала.
— Нe скажу, — произнес он.
Колдунья жгла пришельца внимательным, взглядом, по он был спокоен. Она сунула в рот пустую трубку и сделала вдох. Жаль, что йер кончился.
— Зачем ты пришел?
— Я хочу близости с тобой, — улыбнулся он.
— Докажи, что достоин.
— Не стану.
Колдунья склонила голову, удовлетворившись ответом. Те, кто подобен богу, — не доказывают. Она молча сбросила белые покрывала и предстала перед мужчиной нагой. В ее улыбке горел вызов. Ни один из обычных мужчин не смог бы сейчас подойти к ведьме и овладеть ею, как простой женщиной, — покорности в ней не чувствовалось ни капли. Жрица ушедших богов продолжала служить им. Но небесный мужчина не являлся обычным селянином. Подойдя к обнаженной колдунье, он осторожно коснулся ее тела, будто пытался приручить гордую женщину. И через некоторое время ему это удалось.
Прошел положенный срок, и у колдуньи родился ребенок. Девочка. Дитя выглядело необычно. Еще при самих родах колдунья видела, что из её чресел словно выходит яркое белое пламя. У младенца действительно оказалась на удивление белая кожа. Девочка не выглядела красной и сморщенной, как другие новорожденные. И вся была крепкая, чистая, ладная — как хорошо пропеченная булочка. Вместо первого крика она удивленно спросила: «А-а-а?» — и улыбнулась. В глазах ребенка будто горели искорки звездного пламени. Как у ее отца. Увидев это, колдунья задумалась. У детей богов обычно бывали какие-то странные миссии в мире людей. Но отец ребенка — не бог. Боги ушли, и больше не у кого спросить, какова судьба ее девочки. Осталось только дать имя...
Женщина подняла голову. Полная Тейа стояла в зените, озаряя все вокруг ярким оранжевым светом.
«Назову дочку именем нашей луны. Ведь Царицей Тьмы вырастет. Глаза черные. Волосы будут черные, как у отца. И вся будто светится».
Подумав так, женщина забылась тяжелым сном. А во сне ей явился небесный мужчина.
— Не называй дочь именем Тейи, — сказал он. — Тейа одна, и она — в небе. А путь нашей дочери — на земле.
Жрица вздохнула и подчинилась.
— Какое имя ей дать? — спросила она.
— Назови ее Тайя. Она увидит небо и будет крылатой. Когда девочка встанет на ноги, я вернусь и заберу ее, Рейга...
Рейга очнулась в слезах. Ничего нет у нее своего, человеческого. И не будет. Потому что именем «тайя» в этих краях называли черную горную птицу, летающую у самой границы Высокого Неба. Эти птицы покидали Зохр поздней осенью и возвращались ранней весной. И в неволе не жили.
«Меон сейчас увядает, ведь боги ушли. Это — поздняя осень. И Тайя, едва встав на крыло, улетит. А возвратится весной, когда боги тоже вернутся. Кто знает, каков срок ее жизни?»
Жрица молча кусала бледные губы. Да, надежда есть. Но не для нее, Рейги. Когда придет Весна Мира и боги вернутся, сильное тело колдуньи уже станет прахом. И других детей она не родит. Потому что...
Рейга встала и осторожным взглядом всмотрелась в лицо спящей дочери. Плоть от ее плоти. Бессмертная...
Тайя вытянулась за год, словно весенний росток. Ее тело сделалось смуглым. Волосы цвета воронова крыла отросли густой шапочкой. Угольно-черные глазищи сияли. Вся в отца получилась. Красавицей будет. И умницей. Мать не могла на нее наглядеться. Еще один день видеть дочь — это бесценный подарок.
Однажды, поздним вечером, Тайя вынырнула из-за рощицы и бросилась в объятия Рейги.
— Папа пришел. Мне пора, — прошептала она.
