«Ничего, — Олен скрипнул зубами, — лучше влезть в авантюру с планетой Бедгог, чем сидеть тут, в грязи».
Он вытер руки, и ноги сами понесли его на кухню. У жестяного рукомойника, погнутого во многих местах, стояла женщина, еще молодая, и тяжко опиралась животом на металлический край. Ее темные волосы вились крупными кольцами. Расческа явно давно не притрагивалась к ним, и на затылке они свалялись в колтун. Женщина, механически качаясь из стороны в сторону, мыла посуду. Ее движения напоминали движения сломанной детской игрушки.
— Ийя... — слетело с губ Олена имя жены. Он застыл в странной растерянности, не зная, что ей еще сказать.
Женщина медленно обернулась. Ее лицо было еще красиво, но глаза сильно запали. Горькие складки у губ дрогнули. Она улыбнулась тепло и печально.
— Пусть хранит тебя Дух Жизни в пути, Демер, — тихо сказала она.
Тот собрался было обнять ее на прощание, пообещать, что скоро приедет... Но легкое, едва заметное движение, которое сделала Ийя кистью руки, остановило его. Женщина откинула голову, оглядывая своего мужа. В этот момент она была странно величественна и спокойна. Остатки былой силы стали видны и ней.
Демер Олен внезапно потупился и засуетился.
«Эти «пси» даже проститься не могут по-человечески, — вспыхнуло в нем раздражение. — Хватит этой бессмыслицы! Мне нужно ехать!»
Когда Демер Олен, нацепив дорожную сумку, выскочил прочь из квартиры, он не видел, что жена, откинувшись всем телом назад, смотрит вслед. Ее поза выражала торжественность. Словно ожила древняя Статуя Матери Всех Живущих. Губы женщины были сомкнуты и слегка бледны. Но если бы ее мысли мог сейчас слышать кто—либо из «пси», он бы слышал одно:
«Да хранит тебя Дух Жизни в твоем пути. Да хранит...»
Олен, хлопнув дверью подъезда, поправил заброшенную на плечо неудобную сумку и побежал бодрой рысью. Взгляд его бледно—голубых глаз стал целеустремленным и сосредоточенным — работали ноги. Сильные мышцы давали хороший замах; голени легко выбрасывались вперед, стопы привычно и мягко принимали, вес тела. Утоптанный множеством ног камень мостовой словно сам ложился под ноги. Бежать пришлось достаточно быстро — расстояние от небогатого рабочего района до городского вокзала составляло около шести километров. Он знал, что, пробежав эту дистанцию, вполне может и запыхаться. Давно на работу не бегал, форма уже не та. Впрочем, Олен чувствовал, что легко сохраняет привычный ритм. Бывший продавец прибавил скорость, и за его спиной остался бегущий трусцой полуседой мужчина с потертым портфелем в руках. Олен кинул на него быстрый взгляд и остался доволен собой.
Работая коленями и локтями, он легко рассекал редкую толпу бегущих. Время приближалось к полудню, поэтому бежать было легко. Вот в утренние часы, когда весь город спешил на службу, приходилось передвигаться в толпе в ногу со всеми. А на работу с утра спешили именно служащие — от недавно закончивших обучение юнцов до седых старцев.
Простые люди в городе Маэр передвигались своим ходом. Они, конечно, предпочитали селиться поближе к работе, насколько получалось — это вопрос денег и связей. Транспорт был очень дорог. К тому же любому обычному горожанину, который хотел избежать ежедневной пробежки, приходилось его покупать — он мог быть только личным. Общественного не существовало. Во всяком случае, общественного наземного транспорта. А вот подземка имелась.
Маэр располагался не слишком далеко от столицы планеты. Три дня паровым поездом — это, можно сказать, почти рядом. Кроме того, с Таймой, столицей, город связывала река. На реке, как водится, имелся порт, да только перевозить из Маэра в Тайму было почти нечего. Поэтому от местной пристани отчаливали в основном пассажирские пароходы, полные командированных «пси». Вольные торговцы и прочие не внушающие доверия личности ходили на парусниках.
Еще Маэру, как достаточно крупному городу, полагалось иметь метрополитен, и его отстроили очень панно. Под толщей грунта, в скальных породах под городом прорыли разветвленную сеть тоннелей, и в них бегали симпатичные маленькие паровозики, устроенные с немалым комфортом. Многие простые служащие раскошеливались, чтобы хоть однажды прокатиться в метро — оно того стоило.
Наземные павильоны станций выглядели шедеврами ажурной архитектуры и скорее напоминали большие беседки, чем здания. Ведь климат в Маэре был достаточно теплым. Поэтому витые ажурные сооружения из прочного белого камня встречались кое-где и в городе, хоть это и противоречило принятому в эпоху контроля архитектурному стилю — простому и строгому. Вид их оживлял город, как затейливое украшение — строгий наряд. Из павильонов под землю обычно спускались два ряда широких и невысоких ступеней. Они выглядели торжественно, словно в здании для официальных приемов. Вверх—вниз двигались люди, медленно и величаво, соблюдая свой ранг и достоинство. Впрочем, ступени специально сделали такими, чтобы по ним трудно было бежать. Ведь метро — это святая святых. Тетушки—балаболки поговаривали, что в подземке и от Духа Опустошения спрятаться можно.
Подземные станции напоминали покои дворцов или залы таинственных храмов. Маленькие и искусные, они производили неизгладимое впечатление на любого, кто видел их. Всякий, кто находился на станции, чувствовал себя внутри древней шкатулки с секретом.
Раз в полчаса к платформе подкатывал паровозик—игрушка, и его встречали, как правило, несколько пассажиров. Из кабины паровоза им радостно улыбался машинист. Пассажиры торжественно распахивали двойные дверцы на петлях и входили в великолепные недра вагонов, которых всегда было два. Люди с достоинством рассаживались на сиденья и погружались в спокойное созерцание. Паровозик неспешно трогался, набирая ход. На каждом перегоне по вагонам шла милая девушка, и пассажиры отдавали ей плату звонкой старинной монетой — чеков из пластика здесь не принимали. Словом, метро являлось игрушкой элиты.
Улицы города оставались в распоряжении простых служащих. На широких проспектах, пересекающих город из одного конца в другой, имелась проезжая часть. Время от времени по ней, пыхтя, проползали громоздкие паромобили. Их владельцами были директора магазинов, заводов и банков. Простые люди, пробегая по тротуару, разглядывали эти нелепые, аляповато разукрашенные колымаги и диву давались: охота же людям по доброй воле терять форму! Действительно, когда дверца какой—либо из этих махин распахивалась, оттуда, как правило, показывался немолодой человек, обремененный толикой лишнего веса. Впрочем, подобное было в порядке вещей, и на это смотрели сквозь пальцы.
Еще среди служащих практиковался такой вид спорта, как езда на двухколесной конструкции, оснащенной рулем, шестеренками с цепью, педалями и динамо—машиной. Особый шик иметь подобную колесницу заключался в том, что ее частью являлась динамо—машина. Что это такое и для чего, оставалось ведомо только Службе Контроля Технологий. Поэтому люди, имеющие у себя такую машину, гордились, что при езде на раме колесницы горит странный глаз, и чувствовали себя причастными к тайне.
Бывший продавец добежал до вокзала, распахнул двери, стрелой пронесся через пустой зал и вылетел на перрон. Олен знал, что должен ехать особым рейсом, поездом, предназначенным для элиты, в элитном купе. Но не представлял, каким будет этот поезд.
В начале перрона, покашливая и прогреваясь, стоял небольшой паровоз. По виду, наверное, ему было лет сто, его явно не раз реставрировали. Корпус какой-то искусник изукрасил коваными растительными орнаментами. По бокам старинного паровоза словно росли черные металлические цветы. На кабине цвел дикий тангис, а трубу увивали соцветия меаля. Полевые цветы, всем известные с детства. Паровозик выглядел трогательно, он как будто сошел со старинной гравюры. Вагоны подобрали ему под стать: небольшие, старинные, из хорошего крепкого дерева, украшены планками с позолотой. В маленьких прямоугольных окнах виднелись бархатные занавески. Двери в каждое купе открывались отдельно.
Демер Олен стоял на платформе, и ошалело моргал. Он не знал, что и думать.
«Пришел вовремя. Вот, стоит поезд. Мне туда, что ли? А может, нет?» — прыгали мысли в голове бывшего продавца. Он чувствовал себя не на месте.
Сомнения разрешились сами собой, когда к Олену подошел немолодой человек чопорного вида, одетый под старину, и, согнувшись в полупоклоне, сказал:
— Я — провожающий этот поезд. Как ваше имя, уважаемый господин?
