под новым освещением показалась верхняя часть груди, горло и шея — до самого подбородка из дерева.
Я щелкнул пальцами перед глазами и стал их яростно тереть: у меня не было желания видеть лицо, которое венчает такое тело. Буквально в мгновение ока все рассеялось, пропал шум и прочее. Мне хотелось думать, что шум доносится снаружи, но я знал, что этот хрустящий звук, в буквальном смысле слова, существует где-то внутри меня. Я никогда не сомневался в нереальности всего, что «видел» закрытыми глазами, точно так же, как и того, что «слышал». Завтра, возможно, меня испугает перспектива постоянных или спорадических слуховых приложений к ночным кошмарам, но сейчас я слишком устал. Когда я закрыл глаза, то увидел, что представление закончено: послания, исходившие из моих зрительных нервов, потеряли всю энергию и потенциал, темный занавес с каждым дыханием все слабее волновался перед глазами.
Теперь я подошел к преддверию сна. Я знал, что начнутся подергивания. Вздрогнула ступня, потом вся правая нога, правда, не очень сильно; затем голова, рот вместе с подбородком, верхняя губа, сама воспринимающаяся как целая половина тела, потом левое запястье, снова левое запястье — все они согласованно втягивались в судорожное движение; раза два эти судороги возобновлялись, но перед тем возникало ощущение, что тело, распавшись на части, погружается в воду, причем зачастую такое чувство появлялось совершенно неожиданно. Несколько раз меня внезапно будило некое подобие конвульсий, хотя локализовать их я не мог, а один раз трижды дернулось плечо, будто кто-то намеренно старался стряхнуть с меня сон и если бы сразу же не вспомнилось, что и в прошлом случались такие же резкие судороги, я бы сильно испугался. Под конец образы, мысли и слова всплывали неизвестно откуда и, переплетаясь друг с другом, превращались в какие-то посторонние предметы, которые все больше и больше теряли со мной связь: красивое платье, извините, вам надо, вы должны понять, очень вкусный суп, если я что-нибудь смогу, много времени назад, все в пыли, не соглашайтесь на это, когда она была там и потом, вода с этим, мимо, дорогая, дерево, ложка, окно, плечи, лестница, горячо, сожалею, человек…
Глава 2. ДОКТОР ТОМАС АНДЕРХИЛЛ
На следующее утро я был в конторе и к десяти часам заканчивал отдавать распоряжения на день Дэвиду Полмеру.
— Как Рамон? — спросил я.
— Рамон, он приготовил овощные блюда — у него неплохо получилось, правда частично, и я отправил его варить кофе. Пока что никаких жалоб. С его стороны, конечно.
— Не спускай с него глаз, пока он возится с посудой, понимаешь? Особенно с бокалами для мороженого. Объясни, что они должны блестеть, как новенькие, даже если гости их не видят.
— Я объяснял, мистер Эллингтон.
— Ладно, тогда объясни еще раз, пригрози, если понадобится. Скажи, что он должен собственноручно отдать их лично мне перед ленчем. Ах да, к ленчу — два дополнительных прибора наверх. Приедет мой сын с женой. Все на месте?
— Почти. Вместе с парой из Бирмингема исчезло банное полотенце и пепельница. Фред говорит, она из тех, что из толстого стекла.
— Знаешь, Дэвид, меня так и подмывает поехать в Бирмингем, разыскать дом этих подонков и выкрасть оттуда полотенце. Иначе нам его не видать, как собственных ушей. На будущее — надо вешать к ванную кухонные полотенца и грязные тряпки, а для окурков ставить пустые банки из-под консервов. Сам не пойму, чего ради мы так о них заботимся. Думаю, другого выхода все равно не останется. Если у тебя все — я уезжаю в Больдок.
— Хорошо, мистер Эллингтон. — Длинное, забавное лицо Дэвида приняло решительное выражение. — Разрешите сказать, если вам понадобится что-то еще, ну, что-нибудь особенное, я буду просто счастлив оказать вам любую услугу. Только намекните. И весь персонал тоже — от всего сердца.
— Благодарю, Дэвид, сейчас ничего в голову не идет, но если будет необходимость, я обязательно тебе скажу.
Дэвид вышел. Я собрал деньги, чтобы сдать их в банк, нашел и положил в карман список, заготовленный для поставщика вин, надел клетчатую кепку и вышел в холл. Уборщица, моложавая и, пожалуй, симпатичная женщина, с пылесосом в руке шла по залу к ресторану.
— Сегодня прохладнее, — сказала она, приподняв брови и, вероятно, намекая на мой вид или одежду.
— К вечеру будет прежняя жара, вот посмотрите.
Женщина согласилась, кивнув, и исчезла из виду. Я решил, что она принадлежит к числу тех, кому чужая жизнь или смерть совершенно безразличны. Затем с решительным видом появилась Эми, нарядившаяся в чистую ситцевую полосатую рубашку и юбку.
— Когда мы едем, папочка?
— Ох, дорогая… — Впервые за утро я о ней вспомнил. — Мне очень жаль, но, боюсь, тебе придется подождать до другого раза.
— Ой,
— Ну… Мы с тобой уговаривались до…
— До дедушкиной смерти, я знаю. Но она-то здесь при чем? Он бы не возражал, чтоб я поехала. Ему нравилось, когда мы вместе занимаемся делом.
— Знаю, но мне надо заняться совсем особенным делом — зарегистрировать смерть и сходить в бюро. Ты таких вещей терпеть не можешь.
— Я не против. А что это за бюро?
— Там организуют похороны. Похоронное.
— А разве я против? Могу посидеть в машине. Ведь кофе-то ты все равно пить будешь, спорим? Могу походить по магазинам и встретиться с тобой у машины.
— Прости, Эми.
Мне действительно было ее жаль, но я и мысли не мог допустить, что проведу ближайшую пару часов в чьем-то обществе, даже если оно окажет самое благотворное воздействие, а с Эми, как я давно понял, мне всегда было не по себе.
— Такие вещи не для тебя. С тобой мы можем поехать завтра утром.
Это привело ее в ярость.
— О, опять
— Эми, перестань орать.
— Ты на меня чихать хотел. Тебе безразлично, чем я занимаюсь. С утра до вечера мотаюсь без дела.
— Можешь помочь Джойс прибрать в номерах, это было бы просто замечательно…
— О,
— Не смей говорить со мной таким тоном.
— А вот и смею. И наркотики начну глотать, тогда попрыгаешь. Хотя чего там. Тебе до меня, как до лампочки.
— Эми, марш в свою комнату.
Она испустила трубный звук — этакий стонущий вопль — и умчалась. Я подождал, пока через стены до меня явственно не донесся стук двери. В ту же минуту с отменно ехидной синхронностью в ресторане загудел пылесос. Я вышел из дома.
Сегодня, конечно же, было прохладнее. Лучи солнца, стоявшего над лесной тропой, за которой, по слухам, наблюдало привидение Томаса Андерхилла, еще не пробились сквозь тонкую пелену тумана или низко плывущие облака. По пути к «фольксвагену», стоявшему во дворе, я подумал, что стоит только
