вскрытии могилы произойдет что-то неожиданное, необходимо, чтобы кто-то был рядом и видел это. Но я не кривил душой, сказав, что Даяна была единственным человеком, которого я мог попросить об услуге. И услуге существенной.
— Пойдешь туда ночью?
— Думаю, да. Не возражаешь? Ведь днем по дороге ходит народ, а если по нужде бродяга забредет — не отвяжешься. Нам понадобится не больше получаса.
— Над могилой не тяготеет проклятие или какая-нибудь другая пакость?
— Да нет, бог ты мой, ничего похожего. Старик просто подыскал безопасное место, чтобы кое-что спрятать.
— О, ну что ж, замечательно. Тогда я пойду с тобой. Забавно, ничего не скажешь.
— Во всяком случае, необычно. Как насчет сегодняшней ночи? Нет смысла откладывать. Сможешь отлучиться?
— Конечно. Я делаю то, что хочу.
Мы добрались до конечного поворота. Условились, что в полночь я подъеду поближе к ее дому. На обратном пути я остановился у кладбища и осмотрел могилу Андерхилла с особым вниманием. Показалось, что существенных трудностей не возникнет; могильную плиту удастся поднять беспрепятственно, почва, когда ее ковыряешь пальцем, видимо, такая же мягкая, как и везде вокруг. Какое бы впечатление ни производило это место в пять часов вечера в летнем сумраке, в нем не было ничего сверхъестественного, оно не возбуждало мыслей ни о прошедших столетиях, ни о тлении, просто там рядами вытянулись обветшалые надгробия, почти повсюду густо заросшие растительностью (правда, за исключением участка, где покоился Андерхилл) и замусоренные бумажными обертками от мороженого и пивными банками, а отнюдь не осколками каменных плит.
Я подъехал к «Зеленому человеку», поднялся по лестнице и, прежде чем помыться и переодеться, решил на скорую руку подкрепиться виски. Я сел в невзрачное, но комфортабельное кресло, что стояло у камина напротив окна с фасадной стороны дома. Занавеси на нем были задернуты, но свет проникал через другое окно, находившееся слева от меня, где виднелась бронзовая французская статуэтка девушки. Проигрыватель Эми разносил по всему коридору грохот, визги и удары, слитые в причудливое разноголосье. Когда я прислушался или, вернее, постарался приноровиться к шуму, он внезапно прекратился. Прихлебывая шотландское виски, я неосознанно ждал, когда Эми поставит новую пластинку. Воцарилась тишина, по контрасту — особенно глубокая; фактически умерли все звуки. Это было не просто странно, но почти невероятно. Ни в одной гостинице тишина не длится более нескольких секунд, если не принимать в расчет четыре или пять часов между отходом ко сну последнего постояльца и приходом первой прислуги. Я подошел к двери и открыл ее. Не было слышно ни единого звука. Когда я вернулся, мне показалось, что комната, несомненно, выглядит иначе, чем пять минут назад при моем появлении здесь. В ней стало темнее. Но как это могло произойти? Солнечный свет из бокового окна по-прежнему ее заливал. Ах, вот в чем дело, потемнело второе окно, ни один солнечный луч не просачивался между двумя занавесками и в боковые щели по сторонам. Это было просто невероятно. Не ощущая до поры ничего, кроме огромного любопытства, я поторопился к этому окну и раздвинул занавески.
Как показалось вначале, снаружи царила ночь, полнейший мрак, словно я открыл глаза под водой, на морском дне, в тысячах саженей от поверхности. Затем я понял, что в действительности было не так темно, как показалось вначале: в безоблачном небе низко повис месяц, серп которого был прикрыт лишь на четверть. Горизонт находился на том же расстоянии, что и в обычную ночь, только у его линии исчезли посадки хвойных деревьев. А где-то на полпути от него появились луга, заменившие небольшие возделанные поля, которые я привык видеть прежде… Совсем рядом, подо мной, исчезла живая изгородь, окаймлявшая дорогу, конечно, пропали и телеграфные столбы, а сама дорога превратилась в узкую бугристую тропу. Хотя все застыло в неподвижности, это была живая картина, совершенно не похожая на фотографию.
Я повернулся и осмотрел столовую, в ней ничего не изменилось. Мои изваяния, как обычно, вписывались в интерьер, но впервые мне показалось, что, несмотря на бесстрастность, в них затаилось какое-то лукавство. Я подошел к боковому окну и, выглянув, увидел знакомый дневной ландшафт. Пока я в него всматривался, светло-голубая спортивная машина, судя по ее виду, TR5, выехала из деревни и направилась, резко, но беззвучно наращивая скорость, к моему дому. Разумеется, через фронтальное окно ее видно не было.
Я стоял и думал. Напрашивалась мысль добежать до Эми и привести ее сюда в надежде доказать самому себе и другим, что мне ничего не померещилось, что я действительно вижу реальные вещи и, во всяком случае, абсолютно здоров. Но я не мог допустить, чтобы девочка пришла в ужас при виде того, что наблюдал я сам, либо поняла, что мы видим разные вещи. Кроме всего прочего, я далеко не был уверен в том, что, направившись по коридору в комнату дочери, действительно найду ее там или хотя бы увижу знакомую обстановку.
Все еще решая, как поступить, я услышал доносившиеся снизу голоса — мужской и женский, а затем стук захлопнувшейся наружной двери. Однако моя наружная дверь издавала другой звук, когда ее закрывали. Женщина, которую я дважды видел на лестничной площадке, вышла из дому с фонарем в руках и направилась в сторону деревни, и хотя мне лишь мимолетно удалось остановить взгляд на ее лице, контуры фигуры и походка не оставляли никакого сомнения. Чуть слышно с нижнего этажа до меня опять донесся мужской голос, но на этот раз интонация его была совсем иной и отличалась особой монотонностью, безусловно мне знакомой, — при желании ей можно подыскать близкую аналогию; речь пастора, священника, произносящего проповедь, сразу приходила на память.
Женщина почти пропала из поля зрения; дрожащий свет ее фонаря был едва заметен. Затем я стал различать какое-то движение, начавшееся с другой стороны, шум доносился из леса, вернее, из мест, которые повременю называть иначе. Высокая и невероятно широкоплечая фигура брела по тропе, неуклюже ступая массивными ногами, которые, видимо, имели разную длину и грохотали с размеренностью мощного механизма, причем огромные руки рассекали воздух почти в том же ритме. Если допустить, что это человеческое существо, то его вес равнялся бы почти 350 фунтам, однако ничего человеческого в нем не было: оно состояло из отдельных бревен с грубой ребристой корой или тонкой блестящей кожицей и ветвей, скрученных веревками, а также из спрессованной массы зеленых, сухих и гниющих листьев. Когда существо приблизилось, с усердием ускоряя шаг, я увидел, что его левое бедро, то, что ближе ко мне, кое- где покрыто пластинчатой древесной губкой, — ее частицы падали вниз при каждом шаге, и до моих ушей долетал хруст и треск, сопровождавший его продвижение. Когда чудовище поднялось по тропе вверх и оказалось напротив меня, оно повернуло в сторону дома глыбообразную шишковатую голову, и я сразу же зажмурил глаза, ибо желания лицезреть физиономию, приснившуюся мне две ночи назад в гипногогическом видении, с тех пор не прибавилось. В ту же минуту снизу донеслись проклятия и тревожные крики; я знал, что Андерхилл в это самое время (будь это сейчас или в далеком прошлом) наблюдает из окна ресторана, который в мою бытность в такой час пустел и был закрыт.
Когда я снова открыл глаза, существо гротескным валким шагом начало удаляться. Я ждал, размышляя, как поступить, если спектакль не прекратится и я останусь в подвешенном состоянии между современностью и веком Андерхилла. Возможно, если бы удалось перебраться в знакомые места, которые я все еще видел через боковое окно, возникли бы прежние звуки и я бы перестал за себя бояться. Но как туда добраться? Когда несколько мгновений назад я открыл дверь, достаточно было просто прислушаться, не вглядываясь, чтобы понять — эта комната, единственная в доме, не отброшена почти на три столетия назад. Оставался только один возможный путь — вылезти в окно и спуститься по стене. Меня стали мучить сомнения, не является ли привидевшаяся мне версия реальности только зрительной галлюцинацией, но тут я услышал пронзительные крики, раздававшиеся не рядом, а, вероятно, где-то в двухстах ярдах от дома, и в окружавшей сказочной тишине казавшиеся очень ясными и звонкими — их сопровождал еще один звук, такой же гулкий — то ли вой, то ли прерывистый свист, я часто его слышал, но только в другой гамме, скорее всего, он напоминал сильный шум ветра в ветвях деревьев. Я зажал уши пальцами и, не отрываясь, смотрел через фронтальное окно на этот новый ночной пустынный ландшафт. Надолго ли меня хватит, чтобы все это вынести?
Затем чуть слева по линии горизонта мгновенно вспыхнул ослепительно яркий свет или огонь желтовато-зеленого цвета. Прошло несколько секунду, скорее всего, в небе запылало еще одно пламя,
